Цивилизация
Статья The Guardian, что премьер-министр Кэмерон будто бы велел регулярно измерять «индекс счастья» британцев (happiness index), чтобы впредь приспосабливать к этому индексу свой политический курс, совершенно заслуженно стала мировой сенсацией. У нас, например, о планах правительства далекого государства сразу же сообщили все главные медиа и многие десятки неглавных.
Хотя речь пока что идет лишь о намерении, не более того. Местной статистической службе еще только поручено сочинить вопросник для граждан со своей шкалой баллов для каждой составной части счастья, и
стартовая попытка измерить happiness index состоится не раньше весны следующего года.
Но первый шаг по превращению счастья в предмет государственного обихода большой страны сделан, и это оценено. А может, уже и второй шаг, если первым считать приказ французского президента Саркози пересмотреть официальные статистические показатели народного довольства и перестать завязывать их только на экономику. Для этого пересмотра учредили даже специальную комиссию под патронажем нобелевских лауреатов-кейнсианцев Джозефа Стиглица и Амартии Сена.
Изготовленные ими недавно рекомендации оказались слишком туманными, чтобы пригодиться темпераментному заказчику, и пока что повисли в воздухе. Но лиха беда начало. Да и сам факт, что в другой стране тут же взялись за то же самое, указывает на рост некоей всемирной потребности начальствующих лиц если и не в самом счастье, то в измерении такового у подведомственных им граждан.
Наш домашний опыт чужеземными мудрецами в расчет, кажется, не берется. А зря.
Россия — страна счастливых людей. Это удостоверено «индексом счастья» ВЦИОМ, который «рассчитывается как разница между долей респондентов, ощущающих себя счастливыми, и долей тех, кто не чувствует себя счастливыми».
Своей вершины (62 процентных пункта) этот индекс достиг в 2008-м, перед самым концом жирной эпохи, когда 77% опрошенных сограждан ответили, что они полностью или частично счастливы, и только 15% признались в обратном. С тех пор счастливый индекс уменьшился на десяток пунктов, но все равно удивительно высок. Перевес счастливцев над несчастливцами остается просто-таки подавляющим.
Соглашаясь с тем, что колебания в степени сытости накладывают печать на ответы, следует все же понимать, что есть вопросы, на которые человек просто не готов дать посторонним искренний или хотя бы ясный ответ. За сообщением: «Я счастлив» может стоять что угодно. Ну хотя бы: «Знаю, откуда вы звоните, и подчеркиваю, что политику партии и правительства я одобряю». Или: «Хотите, чтобы я сам вам доложил, что я лузер? Не дождетесь!»
Разумеется, в Европе и Америке (в США и Канаде тоже идут эксперименты с измерениями счастья) вопросы не так прямолинейны, а измерительные шкалы более замысловаты. Но идиотизм самого замысла определять счастье в баллах сразу становится очевидным, как только прикладывается к отдельно взятому человеку. Представьте, как этот человек перед сном с улыбкой говорит: «Сегодня я, пожалуй, был счастлив на четыре с половиной балла. Это на полбалла выше показателя, достигнутого мною в прошлом месяце…»
«Живем мы весело сегодня, а завтра будет веселей». Все тоталитарные режимы прошлого века предписывали подданным быть счастливыми. Им просто не оставляли другого выбора. Современный мир устроен не так однозначно, и довольно долгое время счастье граждан было объектом их личного обихода, а не большой государственной политики.
Исключение представляли уважаемые, но второстепенные державы вроде Королевства Бутан, где придуманный властями индекс ВНС (валовое национальное счастье) как бы заменял популярный в прочих странах индекс ВВП. Что и понятно. Уровнем ВВП в этих краях гордиться не приходилось, а ВНС вычислялся по местной методике и поэтому смотрелся ободряюще.
Сегодняшний поворот к народному счастью руководителей средних и богатых стран вызван, собственно, теми же мотивами. Нужны новые шарики для политического жонглирования взамен старых. Прежние, во-первых, надоели публике, а во-вторых, потеряли пригодность.
Старая триада — индекс ВВП, индекс потребительской инфляции и индекс безработицы, бывшие когда-то полезными статистическими индикаторами, — несколько десятков лет назад вошла во всемирный политический обиход и превратилась в фетиш для обработки публики. Правительство, которое складно рапортовало, что они хороши, побеждало на выборах, и к сегодняшнему дню жонглирование этими индикаторами почти целиком заменило собой внутреннюю политику в демократических странах.
Да и в недемократических тоже. «Удвоение ВВП», пока его не отменил кризис, отвлекало внимание от реалий нашей экономики, а подтасованная отчетность об инфляции и безработице постоянно используется в качестве успокаивающих инъекций.
Но устарелость и заношенность этих индексов все чаще напоминает о себе и портит настроение правительствам всех стран. Хотя статистические службы везде научились их приукрашивать, ценность таких индикаторов, как рост ВВП, в качестве политического товара все равно убывает. ВВП радовал публику в эпоху процветания, а сейчас может только расстроить.
И тут подворачиваются эти индексы счастья. Тут сходится все, что накопилось. С одной стороны, идеология западной политкорректности, главный принцип которой состоит в том, что выбор между плохим и хорошим не может быть оставлен на усмотрение частного лица. Все хорошее должно быть заранее предписано сверху и подкреплено мощью государственной машины. Отсюда до спускания сверху счастья только шаг.
К этому же примыкает и возродившееся в годы кризиса кейнсианство, стоящее на вере в то, что правительство в своих экономических и социальных решениях всегда умнее и осведомленнее собственных граждан.
Ну а у нас, с нашим вчерашним историческим багажом и сегодняшним ручным управлением, не нужны ни политкорректность, ни лорд Кейнс, чтобы придти к тому же самому.
Значит, подходящий духовный климат в мире налицо, и правительства могут им воспользоваться для оттеснения старых фетишей новыми, предположительно, более удобными для манипулирования массами.
«Индексы счастья» при всей своей фальши и утопизме могут начать внедряться в обиход — так сказать, взамен опостылевших индексов инфляции и безработицы.
Конечно, замаскировать отсутствие новых политических идей они не смогут. Но, пока спрос на эти идеи невелик, пока люди согласны терпеть застой, этот идейный вакуум и этот затхлый застой вполне могут им преподноситься сверху под псевдонимом научно обоснованного «счастья».
