Цивилизация
На встрече президента с общественниками встал вопрос об амнистии. А то как же так: юбилей Победы был, а амнистии не было? А ведь на 70-летие принимали такой акт милосердия, да и за пять лет до этого тоже.
За постсоветское время у нас амнистий было (если считать еще и налоговые) штук 20. А тут уж пять лет как заколдобило. Настало время жестокосердия? Ну, не милуют депутаты осужденных, и все тут. Вы будете смеяться, но право амнистии принадлежит ведь исключительно Государственной думе. А общественники почему-то взывают к президенту. Чего это они? Рамсы попутали? Это ж не к Владимиру Владимировичу, это к Володину. А к Путину – это за помилованием, что есть, как знает всякий Ходорковский, акт сугубо индивидуальный.
Но общественники наши привыкли к тому, что вся система работает «через одно окно».
В суровые советские времена тоже милосердствовали коллективно, объявляя амнистию, раз в три-пять лет, а то и чаще. Сначала постреляют-посажают миллионами, а потом милосердствуют. В народе отношение с таким групповым милостям – неоднозначное. Многие помнят амнистии 1953 и 1957 либо фильм «Холодное лето пятьдесят третьего...». Выпустили тогда много больше миллиона зараз – и пошли грабежи да разбои. Поэтому опросы дают расклад сторонников и противников примерно пополам. Одни – на стороне условного милосердия. Другие – тоже условной (как все в нашей жизни условно), законности.
Но и правоведы тоже веками ведь спорят. Еще с тех пор, как состоялась первая амнистия в Древней Греции, а затем уже римляне вовсю освоили эту практику. Часто они носили политический характер. И с тех пор коллективная амнистия стала одним из средств достижения внутреннего мира и согласия в обществе. Так, амнистировали сторонников Тарквиния после изгнания его из Рима. Или после Пунических войн, чтобы предотвратить волнения и отвратить народы Италии от смутьяна Ганнибала. Право амнистии принадлежало сначала сенату, а потом постепенно перешло, назвавшись индульгенциями, к императорам. Позже христианские императоры, надо признать, часто пользовались таким своим правом. Надеясь, что наверху – зачтется. А римские папы стали торговать индульгенциями. Потом светские правители стали торговать помилованием. Сейчас заключают досудебные сделки/соглашения. В США под 90% приговоров, у нас – две трети. Вы, конечно, скажете – «ну это другое».
Еще римляне стали амнистировать по религиозным поводам (скажем, к Пасхе). По-нашему – к празднику. Или к важным событиям в жизни самого императора. В Средние века по этой части мало что изменилось. «Династические» амнистии (иными словами, капризы королей) чередовались с амнистиями политических противников. В любом случае монарх подменял собой правосудие. В Европе только Швеция и Норвегия избежали такого явления, как коллективная амнистия, право индивидуального помилования у тамошних королей было. Скучные люди.
В России до революции, хотя термина амнистии не было (было прощение и помилование), она, по сути, применялась еще с домонгольских времен.
А практика массового освобождения из тюрем (понятие тюремного содержания появилось в Судебнике 1498 года) практиковалась в том числе на религиозной почве: амнистировали по поводу Пасхи и Масленицы, перед началом Великого поста и накануне Светлого воскресенья. Ну и про события в царской семье, разумеется, не забывали. Так, амнистия была объявлена в связи с рождением Ивана Васильевича, ставшего Грозным. А сам он завещал освободить после своей смерти всех узников вообще. Вот какой был душевный и добрый человек.
Начиная с петровских – и окончательно с екатерининских – времен религиозный характер амнистии ушел в историю. Осталась только светская воля монаршая – миловать по случаю восшествия на престол, рождения наследника и т.д. С тех пор к Пасхе в России больше из тюрем не выпускали. А за ХIХ – начало ХХ веков в Российской империи было всего семь больших амнистий, лишь одна из которых (в 1878 году) была посвящена победе в войне, две были политическими, остальные связаны с событиями в царской семье.
Большевики амнистию «к праздникам» вернули. Выпускали из тюрем и лагерей в основном по случаю годовщины революции (хотя не только), а в постсоветское время – в связи с победой в Великой Отечественной войне, хотя и это далеко не единственный был повод.
Среди правоведов всегда было много противников амнистий чохом. Ведь это значит, что что-то не так с правосудием, говорят эти люди. Вот что писал, например, о помиловании и амнистии еще в ХVIII веке один из основоположников теории уголовного права Чезаре Беккария (его Екатерина Вторая хотела пригласить в Россию для написания нового Уложения законов, но не срослось), который, заметим, одним из первых выступил и против смертной казни как уголовного наказания:
«Если учесть, что милосердие – добродетель законодателя, а не исполнителей закона, что эта добродетель должна проявляться во всем блеске в кодексе, а не в специальных судебных решениях, то показывать людям, что преступления могут прощаться и что наказание не обязательное их следствие, значит порождать в них аллегорию безнаказанности и заставлять их верить, что если можно добиться прощения, то приведение в исполнение приговора непрощенному – скорее акт насилия власти, чем результат правосудия».
Не правда, ли как сегодня написано?
Переводя на современный язык, Думе законы надо лучше писать, судам им следовать – и не нужно никаких амнистий.
Амнистию Беккария считал актом, «декретирующем безнаказанность». Правда, он отрицал амнистию лишь для тех стран, «которые пользуются невозмутимым спокойствием, где законы хороши, а наказания несуровы, где суд праведен и скор». Тогда как потребность в прощении и милосердии прямо зависит от нелепости законов и суровости приговоров.
Многие и сейчас считают, что объявление амнистии ведет к нарушению принципа справедливости, к отказу от целей наказания (при том, что виновный не факт, что исправился и раскаялся). Ну и наконец, при амнистии игнорируется принцип индивидуализации наказания.
Возможно, именно по этой причине (с акцентом как раз на индивидуализм) в странах англо-саксонского права массовых «прощений» в нашем понимании практически не бывает. В Латинской Америке с ее традициями частых переворотов амнистии применяют лишь по отношению к политическим противникам – чтобы умерить страсти. Нам, слава богу, этот пример пока не годится для массового применения.
В современном мире бывают амнистия и по соображениям экономии. Например, в США, где сидит около 2 млн человек, бывает, что досрочно отпускают заключенных большими партиями, чтобы было куда сажать новых. В этом году на фоне пандемии добавились санитарные причины: досрочно преступников (по нетяжким преступлениям) отпускали в Италии и Франции, в тех же США, в Германии и Иране (там выпустили аж 200 тысяч человек), но в последних двух случаях оговаривали: чтобы по окончании пандемии зеки вернулись обратно досиживать свое. Заключенных отпускали в Иордании, Судане, Бахрейне, Индии и Канаде.
У нас в мае закон об амнистии по случаю юбилея Победы принимать не стали – как раз «из санитарных соображений»: раз вся страна на карантине, то пусть и эти посидят. Достоверной статистики о том, как в колониях и тюрьмах обстоят дела с китайской заразой, я не встречал. Соображения экономии, конечно, теперь могут присутствовать. Содержание одного зека в колонии стоит около 60 тысяч рублей в год. В колониях сейчас находятся около 380 тысяч человек (еще около 100 тыс. в СИЗО). «Колонисты» обходятся, таким образом, в примерно в 22,8 млрд рублей. Для сравнения: из федерального бюджета на прошлые думские выборы выделяли 10 млрд руб., на голосование по поправкам к Конституции в этом году – 14 млрд. Но вообще-то подходить к государственным институтам (что к тюрьмам, что к парламенту) только с мерками «бухгалтерской экономии» не совсем верно. Так можно доэкономиться.
Те, кто призывает к милосердию и амнистии, исходят, видимо, из того, что перевод социальных отношений из негативной (тюремной) плоскости в позитивную (путем применения амнистии) приведет в том числе к позитивным социальным результатам – например, к сокращению преступности. И к тому, что доброта разольется по всей нашей необъятной родине ровным толстым слоем.
Но можем ли мы сказать, что, применяя в постсоветское время амнистию довольно часто (до 2015 года), мы стали как общество добрее и милосерднее? Поучаствовав, к примеру, в соцсетях в иных холиварах или в родительских чатах, где, кажется, иной раз готов убить друг друга, да и вообще оценив уровень терпимости ко всякому инакомыслию у нас в стране, такое вроде не скажешь. С другой стороны, число почти всех тяжких преступлений за последние 20 лет упало драматически, порой в разы. Кроме взяточничества, которое выросло в два раза. Так мы стали добрее и милосерднее или просто смиреннее? А может, отвергая массовую амнистию, наше государство движется в сторону «англо-саксонского права»? Вот ведь чушь какую сморозил напоследок, скажет тут иной читатель…
