Утрата лица

Я давно уже не вижу человеческих лиц. То есть они, конечно, никуда не делись, вот только я перестал в них вглядываться. Еду ли в поезде, в автомобиле, или брожу по улицам темным – глотнув ли винца, просто ли так, с трезва…  Не вижу. Какая-то гладкая целлулоидная поверхность с нечеткими отпечатками. Изредка промелькнет миленькое девичье личико, сияющее кристаллическим идиотизмом и прелестью; споткнется глаз на помятой и отжившей уже почти все физиономии, несущей на себе отпечаток многих бед и горестей; высунется из толпы остренькая звериная мордочка провинциального мальчика и – опять… Затирается, замазывается все неразличимой пластмассовой дымкой.
       Говорят, лицо (или – глаза, не суть) – это зеркало души. А душа, в отличие от лица, которым, как правило, торгуют, – она обязана трудиться. Но совершенно не потому, что так завещал мученик и страстотерпец соцреализма Заболоцкий, отнюдь. Просто потому, что эта нечеткая субстанция с самого детства вбирает в себя всю тяжесть и недоумение бесконечных запретов и правил общежития. Вот постоянное взаимодействие (т.е. попеременные борьбу и примирение) с этими запретами, и имел в виду поэт. Именно эта борьба, ставшая постепенно привычной работой, наделяет человеческое существо моралью и нравственностью. Именно эта работа – или, если совсем цинично – физкультура души – снабжает дагерротипы русских дворян, портреты фламандских бюргеров, скульптурные изображения римской или шумерской знати такой значительностью и человечностью. А без постоянной физкультуры душа начинает надрываться и расшвыривать в разные стороны весь свой обременительный багаж.
       Как выясняется, кроме все тех же десяти заповедей особенно швыряться-то и нечем. И вот уже не первый десяток лет масс-культура обучает публику правильному и безболезненному избавлению от этого груза. Особенно тщательно она это делает при помощи аудиовизуального ящика, телевизора сиречь. Публика, конечно, дура, но такие вещи схватывает на лету. И радостно бросается упрощать свое существование. Что немедленно отражается на ее растренированной душе и – физиономии.
       Когда в стране был объявлен траур по погибшим морякам с «Курска» и телевизор временно изъял из оборота педерастических отечественных и зарубежных вокалистов, триллеры, боевики и прочую дрянь, а в эфире вольно расположились прекрасные патриотические фильмы о войне и просто об армии, – я, признаться, возмечтал: вот, если бы на телевидение был перманентный траур. Или, хотя бы, длительная пауза. Но не успели мои пожелания сбыться, как, отругав себя за недоистребленный юношеский максимализм, я осознал: это дьяволово изобретение (телеящик) простым отрицанием победить нельзя. Уж слишком крепко он вмонтирован в наше восприятие.
       Зато можно укрепить в себе осознание простого и доступного соображения – этот мир окончательно спятил, все происходящее – заговор олигофренов (не путайте с жидомасонами, пожалуйста), а нормальный человек обязан сохранять себя при помощи регулярного вспоминания: кто он, что он должен детям и предкам и – зачем следует упражнять свою нравственность. P.S. Ответ: хотя бы для того, чтобы потомки могли распознать в вашей физиономии не только слепок с рекламных клипов, а и некое сознательное переживание по поводу имманентного целеполагания в этой дурацкой жизни.