И все сказав, он слез с танка

Президент Ельцин ушел так красиво, как мог только он. Непонятно, откуда в уральском мужике такое безукоризненное чувство стиля, как получается, что любые расчеты окружения и противников работают только на его исторический образ – но все получается так, что Борис Ельцин строил и строил свой безукоризненно цельный образ и, наконец, достроил его до вершины.
       Он ни разу не взял фальшивой ноты, и все его приходы, уходы и промежуточные выходы становились идеальными драматургическими событиями. Поездки в троллейбусах в ходе войны с привилегиями и уход с пленума-выволочки, вывод на улицу толпы и обращение к ней с бронетранспортера, даже нескрываемая национальная слабость, даже болезни и дряхление – все в единой раме ни на кого не похожего портрета под названием: «Первый Российский Демократический Президент». И каждое слово здесь так и надо писать – с большой буквы, потому что оно единственно точное для этого человека, а он единственно подходящий для этих слов. Первый – ни за кого прежде не голосовали всем народом, никого не выбирали, имея реальный выбор, никого так не любили… И никого так не ненавидели – а это неизбежно, потому что от всякой любви, и всенародной в первую очередь, до ненависти, как известно, расстояние в шаг. Российский – потому что трудно было бы найти человека, который так полно представлял бы свою страну, сильную и неуклюжую, безрассудную и себе на уме, живущую сердцем и платящую за это здоровьем. Демократический – в самом строгом смысле этого слова: ничем от своего народа не отличающийся…
       Не важно, кто писал текст его последнего президентского обращения к стране, но слова были найдены абсолютно необходимые и единственно верные. Он попросил прощения за все и пожелал счастья, он простился и голос дрогнул на последнем обращении «дорогие мои».
       Никто не приходил в российскую высшую политику так романтически ярко, и никто так не уходил из нее. Собственно, и в мире в последние годы такого не было. Это не Клинтон, сообщающий партсобранию подробности, и даже не Коль, который, кажется, может угодить под суд. Нашему после такого ухода наши люди по-человечески простят все…
       Он был и остался красивым мужиком, успел поймать последний момент, за которым дальнейший распад стал бы непростительно уродливым и перекрыл бы все воспоминания о блестящем начале.
       Вообще из поступков такого ряда вспоминается только последнее решение Хемингуэя…
       Такие люди все важные поступки всегда совершают в подходящий момент. Когда он проспал Шеннон, англичане шутили: так и надо этим пьяницам-ирландцам. Когда он дирижировал немецким оркестром, французы издевались: вот опять немцы маршируют под русскую палку. В этих шутках сквозит невысказанная догадка – русский медведь не так прост, он немного играет в медведя… Но тогда, а особенно в последующие годы болезней и угасания сил, казалось, что нелепости и несуразицы в конце концов перевесят здравый смысл и безошибочные инстинкты, и конец будет нехорошим. Но Борис Николаевич все сделал не только красиво, а и умно. Все хихикали над бесконечными отставками премьеров – а он подбирал… Хороши бы мы были, если бы он сейчас бросил лавку на Примакова или Степашина…
       Ельцин оказался сильнее даже самого себя. Он спрыгнул с танка на ходу – и снова стал героем.