Прыжки в пустой бассейн

В России объявили то ли олимпиаду парламентаризма, то ли специальный демократический октябрь. Шестеренка к шестеренке, закон к закону. В Думе кипит работа над президентским проектом закона о парламентских расследованиях. А Совет федерации творчески его осмыслил предложением укоренить в России орган независимых прокуроров. Будет принят закон о партийных губернаторах. Все серьезные вещи. Эти документы и дискуссия по их поводу, собственно, и дали старт предвыборной кампании.

Кремль предложил ввести парламентские расследования. Профильный комитет согласился, с учетом, что в них надо кое-что поправить: соотнести их с Конституцией, не прекращать их в случае возбуждения уголовного дела, ввести открытый режим слушаний, уточнить их предмет и пр. Звучит неплохо. Разговоры о противовесах, усиливающих парламент, идут уже давно. Надо это делать? Все дружно кивают: надо. На будущее. Понятно же, что сегодня эти институты не заработают. Зато в абстрактной перспективе - пригодятся. То же самое - с прокурорами. Кремль и депутаты, как писатели-диссиденты, пишут в стол. Оттачивают формулировки, чтобы когда-нибудь расцвел этот букет свобод.

На самом деле все это пригодится скоро. Всем более или менее очевидно, что за усилением парламента стоит конъюнктурный расчет: Владимир Путин снижает политические риски восьмого года, меняя соотношение полномочий в системе власти. Вводит параллельные институты контроля. Коллегия из 17 независимых прокуроров - по пять членов от президента и обеих палат плюс двое от омбудсмена - свяжет руки генпрокурору: для возбуждения дела будет достаточно представления одной из палат, а президентской квоты, наоборот, не хватит, чтобы его блокировать. Другие силовики пока выведены из-под удара.

Но генпрокурор - это очень много. Через прокуратуру Путин установил, так сказать, климат своей личной власти.

Не ФСБ или МВД, а именно прокуратура со своей миссией передела и репрессий быстро трансформировалась в орган охраны курса с самой широкой сферой компетенции.

От дела ЮКОСа до Нальчика и Беслана. Как любая инквизиция, стала политической силой. Сегодня Путин контролирует генпрокурора, но его, генпрокурора, положение при преемнике, особенно, если тот будет сам из силовиков, - системный риск. Характерно, что из всех идей судебной реформы, блуждающих с 2000 года, сенаторы вдруг вытащили именно независимых прокуроров, которые займутся конкретными чиновниками, а не единое следствие, к примеру. Потому что речь идет вовсе не о «демократии сверху» (то есть о свободах), а о пакете предложений для элит по решению проблемы восьмого года.

Тут скажут: нам повезло, предложение Путина элитам совпадает с интересом нации, и послезавтра все будет по-настоящему. Как-то постепенно маховик закрутится, и парламентские институты заработают в полной мере. Вообще-то это не может быть так просто. Например, эти парламентские комиссии. Комиссия по Беслану не жалуется, что чиновники не идут к ней на доклад.
И эффективность таких комиссий в том, что они авторитетны у граждан и построены на конфликте партийных интересов. Однопартийной комиссии Торшина заведомо не верят, она легко уступит административному давлению, и правильным законом тут вряд ли что подправишь. Доверие - ключевая вещь. Вот, двух чиновников поймали на миллионных взятках. Ну, кто поверит, что это борьба с коррупцией?

Невозможно возвести дом с крыши. Нельзя провести дело ЮКОСа, а потом узаконить парламентские расследования. Это вопрос очередности: сначала надо провести расследование дела ЮКОСа.

Нельзя одновременно строить КПСС, отторгающую нас от власти, и парламентаризм, якобы нас к ней приближающий в перспективе. Нельзя строить парламентскую республику по элементам, но без парламента.

Трудно учиться прыгать в воду в пустом бассейне. Так не делается. И, вообще, довольно странно вести разговоры о реальных сдержках и противовесах, когда сегодняшний статус-кво на глазах оформляется в систему институтов. С гайками в виде общественно-полезных бирюлек, имеющих ясный функциональный смысл.