Митинг на Триумфальной площади вновь, судя по всему, будет разогнан, и никаких особых надежд на то, что это будет сделано более гуманно, чем 31 мая, нет. Первый замминистра внутренних дел Суходольский уже объявил, что милиция пресечет акцию и задержит всех нарушителей.
Если синоптики ошибутся и температура не спадет на обещанные пять градусов, то можно будет обойтись без сломанных рук — запереть активистов в автозаках и продержать до закипания.
Участники «Стратегии-31» призывают к примирению, в том смысле что просят дать им возможность провести свой митинг в защиту свободы собраний на избранном ими месте в избранное ими время без инцидентов и насилия. Этот призыв необходим, но наивен: была бы свобода собраний — не было бы нужды в митинге, а так митинг – инцидент уже сам по себе. В отличие от заявленного мэрией соревнования по дрифтингу (прохождение автомобилями поворотов на максимально возможной скорости в управляемом заносе), которое в этот же день должно пройти на Триумфальной. Стритрейсерством, как говорится, по несогласным. Этот прием делает особенно интересным мнение премьер-министра Путина о том, что митинги в защиту Конституции мешают мирно едущим на дачу гражданам.
Эдуард Лимонов обратился в Общественный совет при ГУВД Москвы с предложением включить себя в его состав. С тем чтобы «впрямую доносить до руководства московской милиции позицию протестующих на Триумфальной». Это, конечно, уже не наивный, а артистичный подход, и
молчание, которое наверняка последует в ответ на предложение Лимонова, будет гармонично вписано в общую картину взаимоотношений власти и протестантов.
Во всей этой истории, конечно, есть тайна. Ведь чем жестче действия милиции по разгону подобных акций, чем сильнее давление на их организаторов, чем более издевательскими и циничными выглядят причины для их фактического запрета, тем больше внимания эти акции привлекают. Тем больше они вызывают сочувствия, и тем больший урон наносят репутации страны за рубежом, о которой в Кремле так пекутся, что тратят свои кровные деньги на американских пиарщиков. Протестующие ведь требуют только соблюдать одну из центральных статей Конституции: само по себе требование настолько мало популярно в массах, что, не укрась его чиновники званием несанкционированного, не приправь милиция насилием, его и вовсе не заметят. Это очень плохо, что не заметят, но это в общем-то правда.
Рациональной разгадки этой тайны нет.
При фиксируемой социологическими исследованиями относительно низкой протестной активности, нельзя же всерьез опасаться, что разрешение Лимонову, Алексеевой и другим помитинговать в защиту свободы собраний выльется в стотысячные манифестации по всей России.
Иррациональные объяснения – особая кондовость и нетерпимость именно московской власти, которой федеральная, в условиях их очень непростых отношений, дает возможность слить желчь; ненависть политической верхушки к самим персонажам, участвующим в организации акции; обветшавшее чувство ужаса перед «оранжевыми сценариями»; или же просто дурно понятая последовательность, переходящая в упрямство (сказано «нельзя», значит так будет всегда) – конечно, возможны. Это все довольно постыдные мотивы, и чем более явно они проступают на физиономии власти, тем хуже она выглядит даже в глазах молчаливого большинства.
Единственный резон, который тут можно уважать хотя бы за размах, – это потайная ненависть к самой Конституции, которую не они писали, не они принимали и которая им чужда по своей природе. А признаться в этой ненависти невозможно. Вот и остается только оттаптываться на вполне себе безобидных митингах под травоядными лозунгами. Ну что делать, если от них несварение?