Цивилизация
— Максим Юрьевич, что стало стимулом для вашего исследования?
— Первый вопрос, который мне задали мои студенты, был не по курсу. Они спросили: когда нам собирать чемоданы? Я не готов ответить на это вопрос, но готов поговорить о том, почему этот вопрос задают. Исследование стало ответом на обсуждение этого вопроса. Оно носит пилотный характер и не может претендовать на конечность результата. Качественное исследование, которое я провел, это своего рода пристрелка, попытка удостоверится в том, что тема есть. Действительно, тема есть.
В исследовании приняли участие 125 человек. Со статистической точки зрения, ни о какой репрезентативности речи быть не может. Но для качественного исследования, глубинных интервью, которые позволяют нащупать какие-то тенденции, это нормально.
Вопрос в том, есть ли идентификация у этой группы. Пока границы группы, тех, кого можно называть российскими яппи, достаточно размыты. В обычном смысле яппи — это молодые городские профессионалы (yuppy — young, urban, professional — Газета.Ru). В исследовании принимала участие группа людей от 25 до 38 лет, которые имеют блистательное образование (помимо диплома хорошего российского вуза они обучались либо на Западе, либо здесь по западной программе). Это образование позволяет им чувствовать себя частью глобального сообщества, поскольку степень MBA универсальна. У них есть хорошая работа.
Это профессионалы, которые достаточно хорошо зарабатывают на жизнь тем, что умеют делать. Этот элемент идентификации является для группы одним из наиболее важных: профессионализм выходит на первый план самоопределения.
Конечно, это не английские или американские яппи, которых характеризует определенный стиль жизни. Здесь тоже есть наметка какого-то стиля жизни. Но он не так очерчен, как там.
— Какие позиции определяют мировоззрение этой группы?
— Я обнаружил общность трезвого, критичного взгляда на происходящие события. В отличие от западных яппи, которые декларировали отсутствие любой привязанности в политической сфере, наши, безусловно, не аполитичны. Российские яппи внимательно следят за происходящим, но не только за тем, что сваливается на них из телевизора. Они гораздо более осмысленно и критично смотрят на пропаганду, чем средний российский гражданин. Безусловно, общих политических взглядов у них нет, потому что для них успех в бизнесе, в их собственном деле, значительно важнее, чем изменения в более широком сообществе.
— И как они оценивали положение в России?
— Абсолютное большинство видело для себя проблему в текущем развитии политической ситуации в стране.
Они видели проблему во взаимоотношениях между государством и бизнесом, а если более широко ставить вопрос — между государственностью и частной сферой.
Они видят серьезное вмешательство государства в частную сферу. Для большинства из них это неправильная картинка. Им не нравится такое положение. Они видят поступательное развитие авторитарного государства и достаточно быстрый возврат к каким-то элементам советского. Многие из них взрослыми этого не знали, но, темнее менее, свое представление о том, что есть советское, у них где-то в подкорке вполне оформлено.
— А что говорят респонденты о возможности профессиональной реализации в России?
— Это очень зависит от того, являются ли они просто нанятыми профессионалами или их позиция совмещается с позицией акционера. Конечно, можно говорить, что это две разные группы. Можно отдельно говорить о собственниках и отдельно о менеджерах. Но я хотел бы посмотреть шире на наиболее активных молодых людей, с наибольшим потенциалом, от которых в значительной степени зависит будущее страны. Для профессионалов-собственников такая матрица отношений, которая начинает складываться сейчас в отношениях государства с бизнесом, ограничивает их самореализацию в профессиональной сфере. Ограничение для их бизнеса — это ограничение для них самих. Они чувствуют, что ЮКОСом это дело не закончится.
— Насколько существенно для них влияние неблагоприятной социальной среды?
— В оценках этого фактора есть значительная разница. Оценки зависят от того, где живет человек. Мы проводили исследование в четырех городах — в Москве, Санкт-Петербурге, Самаре и Ульяновске. Из них только Ульяновск можно назвать неблагополучным городом. И там немного иначе, сильнее воспринимается давление среды. В Москве указания на среду не очень часты и сильны. Это интересует респондентов в гораздо меньшей степени, чем взаимоотношения между властными структурами, общественными институтами и их частной жизнью.
— Как они оценивают степень своей социальной изоляции?
— Некоторая социальная изоляция есть, но она не выглядит так уж драматично. Их стиль жизни будет определяться элементами стиля западного яппи: клубы, фитнес, внимание к своему здоровью и физическому состоянию. Еще несколько лет назад этот момент не звучал, но физическое состояние начинает восприниматься как один из активов, который позволяет зарабатывать, поддерживать нужный финансовый статус.
— Что определяет их взгляд на будущее?
— Это самый радикальный вопрос. Я очень долго занимался исследованиями коллективной травмы. Это понятие не связано непосредственно с физической травмой или психической травмой, которая следует за острым событием. Это понятие говорит об ударе по общественному сознанию целой группы. Моя докторская была посвящена постчернобыльским исследованиям. В своем исследовании я мог очень четко фиксировать различные аспекты травматизации уже через 8 лет после катастрофы.
Одним из важных индикаторов состояния травмированного сознания является восприятие будущего.
В зависимости от восприятия будущего человек отстраивает свое настоящее. Либо человек старается активно что-то делать, либо у него опускаются руки. И у них сейчас восприятие собственного будущего начинает заметно отрываться от восприятия будущего страны, потому что большая часть из них смотрит на достаточно близкое — примерно 20 лет — будущее страны весьма мрачновато. Восприятие это связано с идущими в стране процессами: уничтожение еще не родившегося гражданского общества, концентрация власти в одних руках, ликвидация системы балансов и противовесов.
Это оказывает прямое влияние на их восприятие будущего и себя в будущем. Рациональное суждение у них очень простое: зачем нам так себя мучить, если у нас, как у профессионалов, есть возможность жить в той стране, которая уже сейчас нам подходит? В стране с развитым гражданским обществом, где человек ощущает собственную безопасность в социуме. Безопасность означает, что созданное мной не является предметом прямого риска.
Для многих дело ЮКОСа послужило демотиватором. Если построенное могут просто отобрать, то возникает проблема с мотивацией: стоит ли тогда строить? Таким образом, в вопросе, уезжать или оставаться, они, скорее, клонятся к варианту уезжать. Это достаточно сильно варьируется, но, тем не менее, в целом, скорее, так.
— А как мотивируют свой выбор те, что склоняются, скорее, к варианту оставаться?
— Некоторые не могут оставить пожилых родителей. Либо говорят о друзьях. В основном ссылки такого человеческого характера. Иногда говорят совершенно другое. Говорят о том, что мы же решили быть здесь. Это формула — «решили, сделали выбор» — указывает на то, что они думают о том, чтобы постараться сделать здесь жизнь лучше. Это момент самоутверждения. Довольно часто в ответе на этот вопрос присутствует сослагательное наклонение. Если будет идти, как идет, и будет становиться только хуже, то тогда придется задумываться об отъезде. Поскольку то, что мы делаем сейчас, делать дальше будет гораздо труднее.
— Какие в целом выводы можно сделать из вашего исследования?
— Формат пилотного исследования не для того, чтобы делать выводы. Скорее, он направлен на то, чтобы поставить вопросы для дальнейшей проверки. Безусловный вывод, который делаю я, заключается в том, что для этой столь ценной для общества и страны группы вопрос, уезжать или оставаться, есть. Так или иначе он присутствует. Второй вывод, который можно сделать, состоит в том, что отношение к тому, уезжать или оставаться, со стороны такой продвинутой группы является серьезным индикатором состояния общества. Если в такой группе возникает такой вопрос, то это свидетельство того, что не все в порядке.
Беседовал Евгений Натаров
