Абстрактное зло

Борис Березовский доказывает в Лондоне причастность ФСБ к взрывам домов в Москве и Волгодонске. Для того чтобы подтолкнуть Россию к раскаянию, как утверждает сам Борис Абрамович. А Генпрокуратура России готовится подтолкнуть к раскаянию Березовского — путем выписки ордера на его арест и объявления международного розыска экс-олигарха.

Ни Россия, ни Березовский, надо полагать, не раскаются. Что касается Березовского, то он может раскаяться только одним способом – пустив себе пулю в лоб. Сделать это ему не позволят моральные принципы бизнесмена.

Ну а Россия уже один раз раскаивалась. Кончилось это, как известно, печально – семьюдесятью годами тотального поражения в правах и пятнадцатью годами очумелого самоуничтожения. В результате ни сил, ни желания у граждан на очередное раскаяние не осталось. А для того чтобы жить, надо не каяться, а забывать и прощать. И не понимать этого просто глупо.

Все, довольно. Я не могу писать этот текст про Березовского и его фильм. Меня до судорог скручивает от омерзения и ненависти ко всем участникам этой истории, которые были в том самом 1999 году подельниками. Как, впрочем, и в 98-м, и в 96-м, и так далее, вплоть до рождества Христова. Это омерзение и эта злоба бессмысленны и непродуктивны. И раз уж так сложились обстоятельства, что я не сделался убийцей, то и поощрять ненависть в других я не должен.

Год назад я написал рассказ о конкурсе рассказов о праведных бизнесменах, который проводился в «Газете.Ru». Этот рассказ не предназначался для конкурса и не предназначался для колонки. Поэтому он так и остался в моем компьютере.

Думаю, те люди, которые терпеливо читают другие мои тексты, с любопытством прочтут и этот. В нем есть что-то забавное.

Скерцо с подрядчиком

— Идиот, — сказала журналисту Пестоволову жена, — идиот, неужели ты не можешь выиграть три тыщи в этом дурацком конкурсе?

— Маняша, — отвечал ей Пестоволов, — подумай же сама своей головкой: мыслимое ли дело? Ведь где ж ты видывала хорошего человека с деньгами? Уж если он с деньгами, то наверно негодяй. А если без денег, то…

— Идиот! И как ты сумел стать журналистом?! Это абсолютно разные вещи, — сказала жена. – И негодяй может быть хорошим человеком, если принесет пользу. А хороший человек, от которого никакого толку, – негодяй и есть! И я с ним живу!

— Ах, Маняша, ты опять пытаешься меня огорчить, и, боюсь, у тебя все получится, — вздохнул Пестоволов и отправился в редакцию, чтобы по дороге выпить пива с редактором Плоханьяном.

Редактор жил как раз на полпути от Пестоволова до бара «Рюмочка», а оттуда уже рукой подать до редакции. Это их всегда утешало.

— Согласись, однако, — сказал Плоханьян после первой кружки, — вся мировая литература протестует против такой темы. Даже в Писании сказано: «Блаженны нищие духом».

— Ибо они… ибо их…ибо иже… иже, паки херувимы, – закивал Пестоволов.

И они выпили еще по кружечке.

— А хочешь, поспорим? На премию. Я знаю одного хорошего героя с деньгами и предприимчивостью, — спохватился Пестоволов.

— Да кто тебе премию даст? – изумился Плоханьян.

— Ты и дашь, ты же главный в жюри!

— Почему вдруг такая идея, что я? Председатель у нас Алевтина Большая. И тебе она никогда ничего не даст, уж извини. Премию получит рассказ про заблуждавшегося в грехе бизнесмена, который подвернул ногу и встал на путь добродетели: построил больницу для сирот-спортсменов.

— Потом ушиб голову – тут тебе и университет! – скривился Пестоволов. – А как ослеп, то завещал оставшееся Музею современного искусства.

И они выпили еще.

— Так кто ж твой герой? – напомнил Плоханьян.

— Штольц. Андрей Иваныч. Очень полезный для общества предприниматель, и не чужд светлых душевных устремлений, искусство ценил, женщин.

Плоханьян азартно потер руки. Гончарова он любил, выучил не одно поколение оболтусов писать по нему вступительные сочинения и роль Штольца в русской литературе определил Пестоволову вмиг:

— Антагонист твой Штольц и символ опасных перемен!

Пестоволов крякнул, но возражать не стал: он и сам, по преимуществу, на диване любил мыслить о судьбах.

— А ты говоришь, премия! Думай, старик, и не у нас примеры ищи.

— Мокий Парменыч Кнуров, Садко – торговый гость, а? — вежливо предложили за соседним столиком.

Пестоволов с Плоханьяном оборотились.

— Кондрат, — сказал загорелый, стриженый наголо человек с крупной золотой серьгой в ухе, напоминавший пирата на пенсии, — на первый слог: Кондрат. Вячеслав Израилевич.

И он коротко кивнул, приподняв рюмку с текилой.

Пестоволов молча сдвинулся к стенке. Плоханьян привстал и приглашающе указал на освободившееся место.

— Кнуров, — сказал Пестоволов, когда они выпили еще, и вытянул перед собой палец, — Кнуров – это голова. Но без позитива, прошу заметить. И все они у Алексан Николаича такие. Не капитан Грей. В большей или меньшей степени. Позитивный герой не может без развития, вот в чем беда. А для этого он поначалу должен быть нищим, иначе куда ж ему развиваться? Или негодяем. Или вместе. Да кого ни возьми – и Щедрина, и Сухово-Кобылина, и даже инженера Гарина. Вы вот, чем занимаетесь?

Чуткий к намекам Плоханьян скорбно улыбнулся:

— Мой друг – журналист. Он стремится к цели.

— Я, — сказал Кондрат задумчиво, — бизнесмен. Подрядчик. Люди, честно сказать, утомляют.

— Ок-казия! – закричал Пестоволов. – Интеллигенция идет навстречу капиталу, а он, со своей стороны, не остается чужд взаимности! Расскажите же скорей историю, чудесную и увлекательную, веселую и поучительную, заставляющую жить, радоваться и верить!

Кондрат неопределенно хмыкнул. В другой раз он не стал бы с ними заговаривать, но сейчас у него было благожелательное настроение.

— «Время-не-ждет», вот прекрасная история.

— В детстве, — назидательно сказал Плоханьян, — я перечитал ее раз семь или шесть. Но… он ведь буквально зарывает золотую жилу в землю. Все-все бросает. Кроме жены.

— И даже не пьет, — вздохнул Пестоволов. – Жизнеутверждающе, конечно. Герой эпохи ихнего бандитского накопления. Все осознал и в меру опростился. У меня есть парочка знакомых бандитов. Очень предприимчивых. Согласитесь, Вячеслав, шлюха, ставшая праведницей из-за возрастных проблем, – не наш герой. Мы должны воспитать подрастающее поколение.

— Это справедливо, – согласился Кондрат.

— Прозит, — сказал Плоханьян и они выпили.

— Тогда возьмем меня, — предложил Кондрат. – Я, наоборот, строю. Дома, производственные помещения.

— А фабула у вас есть? – оживился Пестоволов. – У вас авантажная внешность. Как насчет истории?

— У людей могут быть коммерческие тайны, старик, — заметил Плоханьян.

И они выпили еще.

— Почему же, — голубые глаза Кондрата блеснули, — ведь мы говорим о литературе. Я вам расскажу. Я всю жизнь очень много работал. А сейчас я просто пашу как вол. Истории случаются, к сожалению, каждый день. Потому что каждый день – это бессмысленная борьба с людьми и с системой. Из этого можно сделать сагу.

— С суши и текилой? – поинтересовался Пестоволов. – А может, фугу с налоговым инспектором и равиолями?

— Вы хотите сказать, что это скучно, — устало кивнул Кондрат.

— Беда в том, что это не имеет к литературе ни малейшего отношения, — Пестоволов без энтузиазма отхлебнул пива. – Даже в советских производственных романах у героя были конфликт и цель, относительно благородная.

— Конфликт хорошего с лучшим против конфликта плохого с худшим, а? – Плоханьян почесал макушку. Он немного опасался моментов, когда Пестоволов делался излишне концептуален.

Кондрат поморщился, как будто у него заныл зуб.

— А вы сами что-нибудь хорошее в этой жизни делаете? – неожиданно гневно спросил он у редактора с журналистом. – У вас вот даже выдумать не получается, как предприниматель, новый русский старый еврей может что-нибудь на благо реально совершить. А почему? Может, это общество такое, извините, неудачное? Или вы такие… — он запнулся.

— Он хороший продажный журналист, — сказал Плоханьян. – А я редактор хорошо продаваемой газеты. И вы, надеюсь, тоже неплохой подрядчик.

— И всюду меркантильный дух! – вскинул голову Пестоволов. – Впрочем, вы правы. Маняша так же думает. Диктуйте сюжет.

Они выпили еще. Плоханьян посмотрел на часы и подумал о работе.

— Это, конечно, не Диккенс, — начал Кондрат…

— И не Сент-Экзюпери с Драйзером, Аксеновым и Ремарком, — встрял Пестоволов. – А хотите, назову единственно оптимального героя-предпринимателя во всей мировой истории?

— Если вы будете перебивать, то не узнаете, — вздохнул Кондрат.

— Это Энгельс, — догадался толковый Плоханьян. – Он идеально подходит под условия конкурса.

— Правильно. Но Ленин с Марксом уже получили за него премию. А мы должны глядеть в будущее, — подмигнул ему Пестоволов. – Я отказываюсь от своей реплики и хочу, наконец, узнать. Диктуйте-диктуйте.

— Нет. Я понял вас, — вдруг заявил Кондрат, - вы завидуете всем, кто хоть чего-то добился. Требуете хорошего, а не можете разглядеть его перед собственным носом.

Пестоволов демонически захохотал. Плоханьян слегка поежился – он не очень любил эту неизбежную фазу.

— Время-не-ждет, Кнуров, Штольц и Вячеслав Израилевич Кондрат! Вот у нас наконец и вист составился. Ан ладно, — Пестоволов неожиданно сменил гнев на милость, — не отчаивайтесь. «Щас увековечу», как говаривал покойный художник. Учтите, могу ошибиться в мелочах, но никогда не вру просто так – все непременно сбудется.

Итак. Ваша любимая жена ушла от вас вслед за вашей молодостью. Ваш сын благополучно заканчивает Сорбонну и остается там жить, отдаляясь от вас с каждым годом. Старые друзья все реже зовут вас в гости, потому что вы не можете беседовать ни о чем, кроме вашего бизнеса. Вы и впрямь по все дни в трудах, а по вечерам напиваетесь, чтобы не успеть задуматься о своей жизни. И вдруг вам встречается Она. Юное существо, нежное, как цветок, и хрупкое, как мечта, она…

— Боже, — вздохнул Плоханьян, — ты спьяну ужасный пошляк.

— Не перебивай, несчастный метранпаж, — отмахнулся от него Пестоволов, — мы подошли к самому важному! Тайная страсть, «о, как на склоне наших дней…». Итак, она талантлива. Гений прирожденной актрисы виден в ней так ясно, так пронзительно и чарующе, и виден, заметьте, именно вам, что вы решаетесь посвятить ей всю оставшуюся жизнь. И деньги, разумеется. Без денег никак – это двигатель сюжета. Вы помогаете ей взобраться к самой вершине славы, не требуя ничего взамен, и умираете в счастливом умиротворении. Она хранит вашу фотографию рядом с мобильным телефоном и, получая очередную, не побоюсь этого слова, премию, скажем «Оскара», посвящает ее вашей памяти. Dixi. Exit. Caput. Добродетель вознаграждена, богатство послужило искусству, и одну любовную сцену, думаю, тоже можно позволить.

Пестоволов замолчал. Плоханьян подлил ему пива. Кондрат застыл, глядя в пространство. Официант принес ему счет.

Кондрат молча расплатился и встал.

— Она скрипачка. Очень талантливая… Очень. И не вам об этом…

Он развернулся и вышел.

Плоханьян полез в карман за деньгами.

— Такого хорошего человека обидели… И, главное, зря. Хотя, кто ж знал, что ты опять угадаешь.

— Фуга. Сага. Скерцо с подрядчиком, — задумчиво бормотал Пестоволов. – Интересно, а какие у скрипачей бывают премии?