Цивилизация
Минувшие выходные принесли настоящее инвалидное времяпрепровождение: меня разбил радикулит, и не только стоять и ходить, но даже и читать я оказался неспособен – в той единственной позиции, которую ущемленные спинномозговые корешки позволяли мне безболезненно занять.
От этого, конечно, я принялся смотреть в телевизор, который в нашей деревне принимает ровно четыре канала, зато главных в стране: первый, второй, лужковский и газпромовский. Обычная жизнь редко оставляет такую культурную возможность.
Дни лежанья были предпраздничные, и потому по всем четырем каналам показывали приблизительно одно и то же: советские фильмы про войну. Мой мирный сельский дом наводнили вооруженные до зубов национал-социалисты, правда, подавляющее большинство из них отлично изъяснялось по-русски и имело выраженную славянскую, а то и семитскую внешность; даже важные бумаги некоторые из наци писали на приличном русском языке. Те немногие, кто мог по-немецки, говорили простыми конструкциями и с заметным акцентом.
Немецкие фашисты (кстати, почему они фашисты? фашисты – это итальянцы, а немцы – нацисты), кроме неожиданной способности свободно говорить на языке второсортных славян, отличались удивительной, можно сказать, детской доверчивостью и, в то же время, патологической жестокостью. К счастью для многих наших, жестокость нацистов сочеталась с любовью к патетическим высказываниям в самые что ни на есть решающие моменты схваток или поединков, что почти что всегда оставляло нашим время на принятие ответных, также весьма жестоких мер.
А доверчивость позволяла проводить в отношении нацистов простые, на уровне детского сада, но до слез эффективные операции; особенно приятно было видеть, как советские военачальники, вместо того чтобы писать друг на друга доносы и тщательно согласовывать каждый чих с партийными руководителями, бездумно рисковали и отважно брали на себя ответственность за какие-то совершенно элементарные и очевидные действия.
Интересно также отметить, что судя по кинематографу, советские войска провели войну в стерильной нравственности: спиртное употреблялось только по настоянию партии и командования, а половые отношения сводились к редким поцелуям и бесконечному ожиданию друг друга.
Здесь не могу прямо удержаться и привести в пример сцену свидания Штирлица с женой в каком-то берлинском кафе. (На всякий случай: Штирлиц – это главный герой фильма «17 мгновений весны» всего в двенадцати, а не в 17, как я ожидал, сериях. Он советский разведчик, давно работающий немецким офицером.) Жену привел какой-то строгий малый, который все поглядывал на часы, пока Штирлиц все поглядывал на жену. Мне, во-первых, страшно интересно, что за должность и каковы должностные обязанности у того малого, который возит жен разведчиков по всему свету; а во-вторых, простите мне такой вопрос, как реагировали товарищи Штирлица по нацистской военной машине на его монашеское житье? не считали ли они его, к примеру, скрытым гомосексуалистом?
В свое оправдание хочу сказать, что эту знаменитую сцену я посмотрел впервые в жизни, хотя и много раз о ней слышал.
Теперь вот какое дело. Российское кино о Великой отечественной войне отличается от советского только тем, что оно хуже. Стилистика, на мой взгляд, тщательно скопирована, и оттого уступает оригинальной – как всякая копия.
И что совсем уж, по-моему, нехорошо: в российской военной кинодействительности почти полностью сохранена, пардон за выражение, советская историософия. Подлинные сведения о войне совершенно не интересны современным российским творцам, они работают по старым лекалам, созданным для исполнения старых идеологических задач. Противно или скучно, как бесконечное продолжение какого-нибудь однообразного американского боевика.
Впрочем, и мысль эта несвежая, да и надо понять мое состояние: когда больно даже кашлянуть, поневоле ничего радужного в голову не приходит. Тем более в окружении простодушных фашистских чудовищ.
