Цивилизация
— Над какими проектами вы сейчас работаете? Есть ли среди них российские?
— Да, есть. Мы участвуем в реализации двух совершенно разных реновационных проектов. Это перестройка бывшей промышленной зоны в Новосибирске и возведение малоэтажных жилых домов в Москве. Оба проекта пока находятся на ранних стадиях.
Архитектор Эрик ван Эгераат в своей творческой мастерской в «Доме на Набережной» в Москве, 2009 год
Сергей Пятаков/РИА «Новости»— Вы реализовали уже достаточно много проектов в России. Заметили ли вы какой-то типично российский подход к сотрудничеству с архитекторами?
— Сейчас, в 2017 году, было бы очень непрофессионально с моей стороны делать какие-то обобщения на эту тему: слишком многое изменилось. Однако прежде комментарии о тернистом пути архитектора применительно к ряду проектов были бы естественны и вполне уместны.
Даже сейчас многие мои коллеги из Азии и Европы считают, что работать в России непросто. Вплоть до недавнего времени для иностранных архитекторов было привычно создавать потрясающие проекты для России, а потом наблюдать, как плохо их реализуют или не реализуют совсем.
Но теперь это все в прошлом. Новая экономическая ситуация заставила заказчиков действовать осмотрительнее и трезво оценивать выполнимость каждого проекта.
Кроме этого, архитектура в России возмужала. Во-первых, российские архитекторы очень хороши, они прекрасно разбираются в мировых трендах. В качестве примера можно привести Юрия Григоряна и его бюро «Проект Меганом», получившее заказ на проектирование небоскреба «Пятая Авеню, 262» в Нью-Йорке. Пять лет назад в это никто бы не поверил! Помимо этого, есть целая школа российских архитекторов (в их числе Тотан Кузембаев), которые создали национальное направление в архитектуре модернизма — живое, интересное и актуальное.
Во-вторых, появилось поколение молодых архитекторов, таких как Петр Костолов или Антон Барклянский, с которым мы раньше работали. Они на практике получили свои знания и сейчас создают именно те лаконичные проекты, которых от них ждут заказчики. Не все здания должны быть роскошными. Для людей роскошь и качество перестали быть синонимами. Вот почему в России теперь так много непритязательных дизайнерских проектов в стиле «собери сам». Некоторым молодым архитекторам очень хорошо удаются подобные вещи.
Наконец, развивается индустрия в целом. Люди и архитектурные мастерские в России многое научились делать, причем делать хорошо. Далеко не все теперь нужно везти из-за границы. Появились как малые, так и более крупные производители, создающие продукты отличного качества. Недавно я узнал о компании, которая делает на заказ поверхности из кориана (акрилового камня. — «Газета.Ru»), так вот, такого качества я не видел ни в Италии, ни в Германии, ни где-либо еще.
— Изменилось ли в России отношение к архитектуре и к архитекторам, особенно к иностранцам?
— Не знаю, можно ли рассматривать этот вопрос вне общего контекста. В России, в особенности в Москве, за последние 25 лет произошли колоссальные изменения. Изменилось и наше отношение к качеству городской среды. В новых реалиях нет больше необходимости приглашать всемирно известного архитектора, чтобы он создал потрясающий воображение, но совершенно неприспособленный к конкретным условиям проект. В целом, отношение к архитекторам из-за рубежа изменилось. Существенно. Но это было неизбежно.
— Когда вы начинали работать в России, в Москве был другой мэр. Сейчас его фамилия стала нарицательной, превратившись в обозначение определенного архитектурного стиля, вернее, его отсутствия. Как вы считаете, у нынешней Москвы есть свой собственный архитектурный стиль?
— Я никогда не понимал критического отношения к эпохе Лужкова. В основном все говорят о том, что за двадцать лет на должности мэра Москвы Юрий Лужков создал в столице условия для обновления, но сделал акцент на интересах строительного бизнеса, а не на потребностях горожан. Я не отрицаю, что такая интерпретация возможна, но это очень упрощенная версия событий, произошедших в строительной отрасли Москвы.
Мэр Москвы Юрий Лужков во время посещения реконструкции МКАД, 1995 год
Сергей Величкин/ТАССЮрий Лужков был деятельным человеком. Лужков дал Москве возможности к обновлению и росту. На строительство в Москве тратились большие деньги.
Да, это было сделано в отсутствие последовательного архитектурного подхода и безупречного вкуса, но чего еще вы ожидали от управленца-автоматизатора, кроме как проведения политики невмешательства и простецкой идеи строительства в «русском» стиле в пределах Садового кольца?
Вопреки всеобщему мнению, я считаю тот факт, что к 2004 году в Москве строилось больше недвижимости, чем во многих других городах мира, большой заслугой тогдашнего мэра. Да, там были примеры и хорошей, и плохой, и даже уродливой архитектуры. Но так или иначе Москва развивалась. Качество недвижимости постепенно повышалось, и этап авантюрного строительства, породивший множество неудачных зданий, со временем ушел в прошлое. То, что тогда считалось плохим, сейчас кажется приличным, а иногда и хорошим.
Несмотря на экономический кризис, чудовищный проект «Москва-Сити» был претворен в жизнь с беспрецедентной скоростью. Хорош ли он? Нет! Мог ли он быть лучше? Да, и намного! Будет ли этот проект успешным? Как ни странно, да. Он сделает Москву сильнее. С годами проект «Москва-Сити» будет казаться все более привлекательным, и все благодаря повышению деловой активности. Этот центр делает Москву энергичнее и живее.
Москва стала современным и энергичным городом. Новому мэру Сергею Собянину можно только поаплодировать за то, что он осознал, что для повышения деловой активности необходимо развивать общественные пространства. Таким был его ответ градостроительной политике Лужкова, и это лучший вариант из всех, что он мог выбрать.
— Повлияла ли работа над российскими проектами на отношение к вам со стороны профессионального сообщества, учитывая сегодняшнюю ситуацию в мировой политике?
— К сожалению, должен сказать, что, да, повлияла. Не все одобряют и принимают тот факт, что я работал в России. Возможно, в подобном отношении есть элемент недоверия или банальной зависти.
В прежние времена успешная работа в стране, которая для большинства иностранцев по сей день остается полнейшей загадкой, вызывала недоумение. Сейчас восприятие моих профессиональных достижений в России никак не связано с тем отношением, которое распространено на Западе сегодня. Текущее положение дел в России влияет на меня не больше, чем на любого другого человека. В целом, стало меньше работы, и на меня это тоже распространяется.
— Что вы можете сказать об архитектурных конкурсах в современной России? В какой степени порядок их проведения и уровень результатов соответствуют мировым стандартам?
— Здесь есть одна простая проблема. Темы конкурсов, как правило, очень интересны и актуальны. Проектные задания и уровень жюри соответствуют мировым стандартам. Но, к сожалению, реализация проектов-победителей далеко не всегда находится на должном уровне. Ни один серьезный архитектор не станет тратить столько времени и усилий на работу, зная, что все это может вылиться в многолетние битвы за авторство. Оно того не стоит.
Я не говорю, что такого не бывает в других странах: не везде можно отладить процесс так, как это сделано в Нидерландах или Германии, где организаторы каждого конкурса предоставляют победителю гарантии реализации его проекта. Но в России в большинстве случаев проект-победитель так и остается на бумаге. Это просто глупо.
— Сегодня главная проблема Москвы — так называемая программа реновации, жителей пятиэтажек расселят в новые многоэтажные дома. Что вы об этом думаете?
— Общественный резонанс по поводу судьбы хрущевок понятен.
Тут затрагивается дилемма, с которой столкнулись многие города по всему миру: как обновить старые дома, обеспечивающие большое число людей доступным жильем?
Моя карьера началась с разработки решений для подобной программы реновации. Это было в конце 1970-х в Нидерландах, я был студентом, и мы участвовали в движении против сноса четырех-пятиэтажных жилых домов, на месте которых планировалось построить шоссе и небоскребы. Мы ратовали за то, что фактуру города нужно изучать, а не уничтожать. Наша инициатива увенчалась успехом, и мы построили тысячи социальных жилых домов, которые прекрасно вписались в существующую городскую среду.
Урок, который мы вынесли из этого, таков: подобные проблемы нельзя разрешить, используя один-единственный подход. В Европе есть множество примеров успешного обновления жилой застройки. Решением может стать комбинация различных методов.
— Как вы, будучи автором нескольких зданий в ММДЦ «Москва-Сити», оцениваете потенциал небоскребов в столице России?
— По всем мировым стандартам, «Москва-Сити» — наиболее плотно застроенный деловой район в мире. «Ла-Дефанс» в Париже или «Пекин-Сити» даже рядом не стояли! Уже сам по себе этот факт вызывает беспокойство. Высотные здания — отличные решения для наших городов, так как с их помощью городская активность взлетает до максимума. Высотки стимулируют и оживляют города. В общем и целом все это, конечно, хорошо, однако имеются и определенные издержки. В частности, возникает огромная нагрузка на инфраструктуру и общественную собственность вокруг, кроме того, существенно меняется визуальный облик города. Вот почему высотные строения всегда должны быть более высокого качества, чем жилые пятиэтажки с дворами и скверами или дачи. Важно также ограничивать количество высоток. Это применимо и в европейском, и в американском контекстах.
Вид на московский международный деловой центр «Москва-Сити»
Евгений Биятов/РИА «Новости»Не следует сравнивать Москву с Азией. Азиатский контекст всегда выделялся на фоне европейского и американского из-за фундаментальных различий в понятии личного пространства.
То количество высоток, которое мы наблюдаем в Азии, стало бы для Москвы катастрофой.
По общему правилу, число небоскребов не должно превышать нескольких процентов от общего жилого строительства. В европейском контексте можно утверждать, что высотные жилые дома — всегда осознанный выбор без какого-либо давления со стороны.
— Помимо прочих работ, в ваше портфолио вошел проект «Красный Октябрь»...
— Работа с «Красным Октябрем» — по-прежнему часть моего лучшего опыта работы в Москве. Я создал успешные планы застройки таких портовых районов, как Оостердокзейланд в Амстердаме (1999 год) и Юберзее в Гамбурге (2003 год). Оба проекта в три раза превышают площадь «Красного Октября», но преследуют ту же цель — интегрировать новые функции в существующую городскую структуру.
Задумки для «Красного Октября» у меня возникли еще в 2005 году, но в итоге были использованы только для того, чтобы переосмыслить подход к этому пространству. Прежде имелись совершенно безумные планы на эту территорию, например, строительство правительственных зданий, а также другие кичливые и раздутые проекты. Все они полностью игнорировали саму фабрику и предлагали чуждые ей конструкции.
Мы же нацелились на работу с уже существующими помещениями, но при этом предусмотрели некоторое количество новых построек. Однако кризис 2009 года смешал нам все планы. Клиенты изменили свое решение и оптимизировали проект застройки. В том же, 2009 году мы посетили подобные районы в Европе и Америке. Многие города успешно справлялись с трансформацией старых промышленных кварталов. Их привлекали «открытие потерянных пространств и поиск новых уголков».
В результате мы поняли: важнее всего было осознать, что именно мы нашли, и только затем приступать к оживлению пространства и искать способы придать ему ценность, не портя то, что там уже есть. Сначала активация, а затем строительство (нового) — это правило до сих пор отлично работает.
Один мой клиент, для которого я строил центр поп-музыки в 1996 году, сказал мне: «Эрик, знаешь, пить пинту пива в новом здании не так хорошо, как в старом!». И он был абсолютно прав. Возрождение города к жизни — это, прежде всего, открытие «потерянных пространств» и акцент на новые мероприятия, которые вы можете организовать там.
В случае с «Красным Октябрем» комплекс красных зданий почти напротив Кремля уже сам по себе был привлекателен. Но я лично считаю, что ключом к успеху стала доступность. Остров с уникальным характером, и это видно каждому, теперь реанимирован и общедоступен. Разумеется, вы можете развить такой район с нуля, но людям потребуется больше времени, чтобы принять и освоить это новое пространство. Вот почему я уверен, что владельцы «Красного Октября» не будут спешить и строить что-то новое, хотя когда-нибудь, рано или поздно, это может произойти.
— На какой из городов, которые вы посещали, больше всего похожа Москва?
— Ни на один! Но если вы настаиваете на ответе, то
для меня это смесь Берлина и Парижа. У Москвы есть немецкое упрямство и одновременно элегантность и беззаботность французской столицы.
Да, Москва испытывает влияние Востока, но оно ограничено. И все же при всех достоинствах Берлина и Парижа я предпочитаю Москву.
— Есть ли у вас любимый уголок или район в Москве?
— Большое значение для недавних усовершенствований в Москве имело смещение акцента на общественные нужды города. Улицы снова приспособлены не только для транспорта и средств передвижения, но и для людей, которые могут занимать и использовать их пространство, наслаждаться пребыванием в нем. Впервые в современной Москве приоритет в основных частях центра отдается пешеходам. Эта инициатива мэра Сергея Собянина по-настоящему все изменила для Москвы. Наконец обратили внимание на ужас беспорядочно припаркованных автомобилей (меры в этом направлении нельзя назвать решительными, но и их оказалось вполне достаточно). Парки модернизируются, улицы становятся пешеходными, и даже на Тверскую в конечном итоге вернули деревья. Так что, да, мне нравится все, что вы можете сегодня увидеть в пределах Садового кольца.
Что касается любимого места в Москве, то не ожидайте на этот вопрос типичного хипстерского ответа в угоду модным веяниям. Тут я буду верен себе — это Малая Бронная.
