Цивилизация
Семья и Дети
Роман Владимира Сорокина «Манарага» вырос из «Теллурии», утопии четырехлетней давности. Здесь тот же мир будущего, возникший после мусульманского нашествия, войны и еще одного великого переселения народов, мир навороченных гаджетов «умниц» и блох-микрочипов в голове. Но Сорокина здесь интересует исключительно сфера культурного потребления.
Главный герой «Манараги» Геза — шеф-повар bookʼn'grill. В будущем книг не читают, зато на них готовят стейки. Это удовольствие доступно только элите, жечь книги — незаконно и потому очень дорого. Чем ценнее книга, тем выше риск угодить за решетку, тем дороже услуги Гезы. Главный герой читает (то есть жарит) русскую классику. Большую часть «Манараги» он «знакомит» с ней клиентов по всему миру, пока не выясняется, что доходный бизнес поваров скоро может рухнуть — кто-то решил завалить рынок молекулярными копиями редких книг и обесценить саму идею высокой кухни.
«Манарага» — непривычно легкий роман. В отличие от той же непроницаемой «Теллурии», сконструированной из десятков независимых фрагментов, новый роман похож скорее на остроумный скетч, лихую историю с обязательной моралью в конце.
Во многом эта легкость достигается с помощью рассказчика Гезы. Читателя всю дорогу сопровождает человек вполне заурядный, превыше всего ставящий комфорт и удовольствия (по крайней мере, таким его до поры до времени делают «умные блохи»), его речь намеренно функциональна, нелитературна. Пространства для сложных стилизаций, козыря сорокинской прозы, остается не так уж много — есть действительно остроумные фрагменты под Толстого, Ницше и даже Прилепина, диалоги под Бабеля, Агеева, Булгакова — но с литературной точки зрения роман подчеркнуто бедный, простой. Рассказ Гезы похож даже не на дневники, а на отчеты для соцсетей — принял душ, поужинал, настроение отличное.
Роман крутится вокруг метафоры про сожжение книг — получается, что люди, уничтожающие литературу, единственные, кто ее читает. Это жрецы, берегущие литературный канон (на чем попало повара не жарят) и сохраняющие последнюю связь между книгами и людьми, пусть и в виде ароматного дымка. Поварская профессия у Сорокина выписана со злой иронией, но и с уважением к традиции — ведь Геза не только дарит людям ощущение причастности к высокому, но и в прямом смысле проводит литературу в жизнь. Альтернатива такого извращенного культурного потребления — голограммы-слезовыжималки для простого народа или, что еще хуже, молекулярный литературный фастфуд, способный уничтожить саму идею чтения.
При этом элитарность чтения — это ведь не декорации для антиутопии, а реальность уже сегодняшнего дня. Книга все больше напоминает музейный экспонат, читают эти экспонаты преимущественно профессионалы, которые потом интерпретируют прочитанное для любознательной элиты, а остальным не до книг — виртуальная реальность привлекательнее в разы.
«Манарага» с ее читателями-поварами в этом смысле абсолютный антипод «Голубому салу», в котором Сорокин сравнивал писательский талант с подкожными отложениями клонов.
С писателями Сорокин был жесток, с последними читателями, спустя почти 20 лет, Сорокин чересчур сентиментален.
Один из самых непримиримых русских постмодернистов, кажется, меняет оптику, вместо яростной деконструкции классики — поминки по старому миру, в котором люди читали книги, а не скакали как «обезьяны с айфоном в лапе». Любопытно, что в мире «Манараги» при заявленном культурном упадке продолжают писать — Гезу его клиенты несколько раз заставляют читать на своем. Повара bookʼn'grill классику почтительно называют дровами, а современную прозу пренебрежительно именуют валежником. Хуже только новая литература, живущая в виде «электронных вспышек», на ней и пожарить ничего нельзя.
Желание писать книги оказывается гораздо более живучим, чем желание их читать.
При этом эти поминки, слава богу, не отдают высокомерным брюзжанием, скорее злым морализаторством как в каком-нибудь модном «Черном зеркале», сериальной сатиры о том, как новые технологии убивают в человеке человека. Литература для Сорокина — фикция, которая делает мир более-менее реальным. Без этой фикции мир сам превращается в фикцию, блошиную выдумку.
