Путь в один из залов преграждает линейка омоновцев-топтунов – шестнадцать пузатых чучел Юлиуса фон Бисмарка, переминающихся с ноги на ногу, как школьники с гладиолусами, – инсталляция, рассказывающая о необходимости гнать прочь из своей жизни все автоматические процессы, движения, ассоциации, темы. Двое бойцов, по задумке немецкого художника, должны быть живыми. Правда, верится в такой антигуманный концепт с трудом.
Выставка «Одно место рядом с другим» выстроена как лента новостей в соцсети:
это цельное высказывание, без осязаемого начала, конца, автора и иерархии, в границах которого политиканские высказывания идут следом за фотографиями зевающих котов. Она разместилась в пространстве Большого Винохранилища.
Концептуалистов-ветеранов здесь представляют Андрей Монастрыский, Игорь Макаревич и Елена Елагина (все трое из легендарной арт-группы 1970-х «Коллективные действия»),
немецких классиков – информалист Кристиан Мегерт, работавший когда-то с группой ZERO. Молодежь – краснодарская группировка ЗИП и еще десяток русских и немецких художников.
Первыми зрителей встречают колокольчик круглолистный, безвременник и щавель, под копирку срисованные Ильей Долговым – тридцатилетним лауреатом «Инновации-2012» из Воронежа. Его графический гербарий отражают висящие напротив «Поля» Натальи Зинцовой – шахматные доски, которым недостает одной, нескольких или всех клеток. Равнодушная природа, таким образом, противостоит равнодушной системе, подобие — образу, слепое подражание — деконструкции. Дальше из них рождается симбиоз: инсталляция концептуалистов Игоря Макаревича и Елены Елагиной «Грибная башня» – модель башни Татлина, нерва и символа авангарда, с растущими из нее белыми поганками – природной стихией, выпирающей из искусства. Магистральной темой выставки стала связь между вещью и местом. Раньше произведение вступало в отношения сначала с автором, потом с рамой и со зрителем.
Сейчас на него комом обрушилось хаотично организованное выставочное пространство, экспонаты-соседи, экспонаты-враги и экспонаты-рифмы, зрители-соавторы, вся мировая культура.
Чтобы проиллюстрировать этот конфликт, груда светодиодов Кристиана Мегерта, формирующая подсвеченную снаружи черную дыру (в ней вполне можно разглядеть вариацию «Черного квадрата» – пространство с началом, но без конца), рифмуется с прозрачными трубами берлинца Карстена Николаи, который визуализировал скорость звука с помощью взрывающегося пропана.
Пространство в итоге рождается в процессе взаимодействия экспонатов и само по себе становится произведением.
Поэт и художник Дмитрий Александрович Пригов, рассказывая о московских концептуалистах, называл подобное «узаконенной условностью».
Вместе экспонаты выглядят реставрированным, но выхолощенным московским концептуализмом 1970-х — игрой в его диктат языка и правдивости, драму вещи и ее названия, предмета и места.
Здесь есть классические образцы, например инсталляция «Ветка» Монастырского, насквозь пронзающая четыре катушки скотча и снабженная авторским комментарием «какой бы отрывок из статей Штокхаузена о Веберне я бы здесь ни использовал, все равно это была бы, как говорится, «не та музыка», «не совсем то»». Есть текст о тексте — видео «Взятие высоты» Ивана Бражкина,
вывешивающего знак власти — красный флаг — на никому не нужную башню котельной в спальном районе — пародия на подвиг героев, помечающих захваченные территории.
Отсутствие высказывания — инсталляция «Меньше света» Петра Белого, которая представляет собой настольную лампу, разрезающую стол поперек и освещающую содержимое пустых ящиков. Она, очевидно, должна была воплотить болезненное обнажение, почти хирургическое вскрытие тайников человеческих душ, но осветила лишь тщательно скрываемую банальность и пустоту каждого.
Такое визуальное искусство не для глаз, этот оксюморон выживает за счет непрекращающегося надстраивания новых и новых интерпретаций. Без них на месте концептуального произведения остается булыжник без биографии, который Феликс Кисслинг выудил со дна Эльбы и выдает за осколок опустевшей планеты;
поза вместо смысла.
Выставка «Одно место рядом с другим», по сути своей, не должна быть зрелищем, показанные здесь авторы – художниками-пророками, эстетами или провокаторами, а их произведения – живописными заставками для рабочего стола. Такое искусство – желудочный сок, с помощью которого художественный процесс переваривает и утверждает сам себя, чтение стихов без выражения — для получения информации. Оно ценно как материализовавшееся и застывшее интеллектуальное усилие, но усилие, надо сказать, рафинированное и довольно неприветливое.