В момент, когда все хором (и не первый уже сезон) говорят о кризисе российского галерейного бизнеса, логично задаться вопросом, откуда этот бизнес взялся и было ли у него вообще что-нибудь вроде расцвета. Применительно к проекту под названием «Реконструкция», первая часть которого охватывает период с 1990 по 1995 год (продолжение намечено на декабрь) и рассказывает о деятельности самых первых московских галерей, этот вопрос требует уточнения: какими способами на здешней почве прививались представления о современном искусстве как о сегменте товарно-рыночных отношений? Ответ выглядит парадоксальным:
ведущие актуальные галереи начала 90-х куда больше уделяли внимания своей выставочной политике и стратегиям на перспективу, чем торговле как таковой.
Чтобы уложить данный факт в голове, следует помнить (или иметь в виду, если кто не застал той эпохи в сознательном возрасте), что позднесоветский арт-рынок не имел ничего общего с западным, не совпадая с ним ни в одной точке общепринятой в мире схемы «художник – галерея – ярмарка – консультант – коллекционер». То есть художники, конечно, были, коллекционеры тоже, хотя отнюдь не буржуазного толка, а остальной инфраструктуры попросту не существовало.
И главное, отсутствовал элементарный рыночный спрос на произведения актуального искусства. В этих условиях браться за галерейную практику было почти безумием, однако девизом «никто, кроме нас» способны руководствоваться не только десантники.
Начало 90-х – это героический, он же романтический период в недолгой истории постсоветских арт-институций.
Тогдашние резоны новоявленных галеристов и кураторов выглядели приблизительно так: если отечественная публика пока не усматривает в актуальных опусах свойств привлекательного товара, то пусть она хотя бы убедится в живучести и многообразии этого тренда. Дескать, ну надо же, вот ведь дают ребята шороху – видимо, неспроста: что-то здесь кроется немаловажное и притягательное. А там, глядишь, и спрос разовьется.
Иными словами, галерейная история у нас двигалась от обратного: не от социального запроса на современное искусство к формам его реализации, а по противонаправленному вектору. Родоначальники российского арт-бизнеса вроде Елены Селиной, которая выступает в качестве куратора проекта,
не мечтали заработать очень много «здесь и сейчас», но стремились пробудить общественный интерес к тому самому феномену, которым занимались.
Выражаясь вульгарно, тогдашний художественный процесс можно было назвать движухой: сиюминутная польза от каждого отдельного сюжета невелика, зато сколько драйва и сколько предчувствий, что «вот еще немного, и наконец-то все оценят».
Без учета этого энтузиазма трудновато будет понять происходящее сейчас в залах фонда «Екатерина». Первые галеристы занимались не столько бизнесом, сколько перспективной раскруткой своего репертуара и своих авторов – совершенно не зная, с чего вдруг и в какой момент плановые убытки превратятся в сверхдоходы. Кто-то «гулял на свои», как Владимир Овчаренко, ставший владельцем галереи «Риджина» еще в бытность банкиром (кстати, в списке участников выставки «Риджина» остается едва ли не единственным действующим участником сегодняшнего арт-рынка), кто-то выискивал спонсоров.
Другие флиртовали с государством – из того «плавильного котла», между прочим, отлился нынешний формат ГЦСИ.
А еще были сквоты, где художники, скорее, иронически имитировали и передразнивали галерейную жизнь, нежели всерьез посягали на статус дистрибьюторов искусства. В сумме ситуация получалась довольно карнавальной. Тогда по этому поводу сетовали, сегодня многие тоскуют.
Разумеется, формально проект «Реконструкция» не призван выражать какие-то ностальгические чувства. Напротив, он исполнен документального и даже исследовательского пафоса: недаром к его реализации привлечен научный архив Центра современной культуры «Гараж». Устроители по мере сил воссоздали ряд галерейных мизансцен из описываемого контекста – иной раз с помощью подлинников (благо, времена не доисторические, многое сохранилось в изначальном виде), а когда и методом авторского повтора. Например, самолет из валенок Алексея Беляева и Кирилла Преображенского, посвященный памяти Йозефа Бойса, смастерили заново: принцип-то понятен, а дефицита валенок в России и нынче не наблюдается.
В одном из залов снова чавкают под зрительскими ногами «почва и судьба» из давней инсталляции Дмитрия Гутова и Татьяны Хэнгстлер «Над черной грязью».
Сердечный привет сегодняшней публике передает брутальный акционист Олег Кулик, поставангардными парафразами из Пикассо и Дерена делится молодой Авдей Тер-Оганьян, чья рука еще не держала безбожного топора. Прощается с «уходящей натурой» живописный полиптих Семена Файбисовича «Последняя демонстрация», где трудящиеся празднуют Первомай на Красной площади, и реют демоны над рвущимися вперед санями в картине Виноградова и Дубосарского «Тройка».
По большому счету в проекте никто не забыт и ничто не забыто, если говорить о той самой постперестроечной «движухе» на московской арт-сцене.
То, что оставлено за бортом, может представляться не менее значимым, но это уже другая история. А конкретно из предложенной легенды вытекает причудливая мораль:
наш арт-бизнес интересен нашему же культурному сообществу в том случае, когда никто из действующих лиц не поднимает бабла, зато все отрываются кто во что горазд.
Теперешнее положение дел страдает ощутимым изъяном по сравнению с 90-ми. На современном искусстве никто по-прежнему толком не зарабатывает, а былая его лихость куда-то запропастилась. Над вратами выставки ничего такого не начертано, но в умозрении многих посетителей наверняка возникнет слоган: «Раз уж денег за искусство все равно не платите, дайте хотя бы самовыразиться». Похоже, постсоветское художественное мышление заходит на второй круг. А «Реконструкция» – в круге первом.