Цивилизация
Пару лет назад мировое арт-сообщество слегка содрогнулось из-за статистической новости: художественный рынок Китая оказался планетарным лидером по объему капиталовложений. Не то чтобы это известие выглядело совсем уж сенсационным — дело постепенно к тому и шло, но все же определенный шок присутствовал. Запад привык ощущать себя рулевым в этом престижном бизнесе, привык контролировать ситуацию и распределять денежные потоки по своему усмотрению.
А тут вдруг выяснилось, что наибольшие доходы отрасли оседают в стране с малопонятным менталитетом.
До того процесс представлялся куда более комфортным: китайские авторы провозглашались звездами на западном арт-рынке и оживляли тамошнюю конъюнктуру, а китайские олигархи во все растущем количестве подтягивались на тот же рынок в качестве покупателей.
Но неожиданно они, олигархи и художники, замкнулись друг на друга уже без всякого посредничества со стороны.
Логично, конечно, но все-таки обидно.
Нельзя исключать, что небывалый подъем внутреннего спроса оказал решающее влияние и на эстетические тенденции. Прежде в китайском современном искусстве ценились брутальность и некий социально-политический эпатаж. Едва ли не
каждый второй опус из тех, что имели хождение по европейским и американским галереям, содержал ироническую аллюзию насчет культа председателя Мао
или же оказывался следствием весьма радикального акционизма. Западной публике подобные сюжеты явно нравились, а вот китайским коллекционерам – не факт. Похоже, что именно их вкусы все в большей мере учитываются новым поколением тамошних художников. Во всяком случае, московская гастроль наводит как раз на такие соображения.
На выставке совсем мало работ, которые бы ассоциировались с китайским «фирменным стилем» недавнего прошлого. Молодежь в Поднебесной теперь производит искусство изощренное, рецептурное, почти лишенное национального колорита и легко вписывающееся в общемировой мейнстрим.
Видимо, с брутальной экзотикой покончено – если не совсем, то в значительной степени.
Хотя и понятно, что выставка, организованная официальными китайскими структурами, вряд ли могла бы содержать чрезмерную крамолу и образчики буйного эпатажа, все-таки ощутимо, что представленные здесь авторы действительно формируют упомянутые в названии «новые направления». Будут ли они, направления, пользоваться в мире тем же ажиотажным спросом, что и предыдущие китайские тренды, — это еще вопрос, но состоятельных людей на родине подобная эволюция, скорее всего, устраивает.
Китайская специфика проявляется сейчас в тонкой художественной игре: например, Гу Бэньчи демонстрирует «Цветок сливы» в духе традиционной живописи гохуа, внедряя в изображение едва различимые индустриальные элементы. Цзи Бинь из кажущегося хаоса акриловых линий вытягивает смутные очертания пагоды, а Дэо Вэй конструирует из пластика змею без начала и конца, явно отсылая зрителя к древней китайской символике.
Во всех этих случаях нет и намека на развесистую фольклорную клюкву: авторы используют национальные мотивы лишь как повод для эстетских упражнений.
Остальные художники к историческим корням даже и не пытаются апеллировать, предпочитая работать с сегодняшним международным спектром возможностей. У Ма Лина – вариации на тему нео-гео, у Сюя Сяогоу – видеоперформанс с изготовлением живописи при помощи аудиоколонок, у Ли Цзяжу – изысканный графический декаданс, у Дун Давэя – реди-мейд из книг.
Практически все экспонаты выставки выглядят стильными, грамотными, умело исполненными, но полуанонимными – в том смысле, что порывы авторской души подчинены просчитанной нишевой стратегии. Упрекнуть молодых китайцев не за что, но и восхититься особенно нечем. Разве что планомерным движением в сторону усредненного международного качества.
