Цивилизация
«Жить» Василия Сигарева разрезан на три истории: в одной сигает в холодную зимнюю воду запутавшийся местный недотепа (его играет артист Евгений Сытый, знакомый по фильмам Бориса Хлебникова); в другой мамаша, завязавшая алкоголичка (блистательная Ольга Лапшина), ждет возвращения родительских прав и вместе с ними двух дочерей, но дочери погибают в автокатастрофе; в третьей местные неформалы-маргиналы (невероятные Яна Троянова и Алексей Филимонов), обреченные друг на друга по любви и обстоятельствам, едут венчаться, а на обратном пути в электричке встречают смертоносную судьбу в лице вконец осатаневших гопников.
Писать про «Жить» сложно, потому что для наших экранов это удивительный фильм.
Шоковый, бескомпромиссный и вместе с тем крайне уязвимый – он весь как на ладони: эпиграф из Бориса Рыжего в начале (»…душа моя, огнем и дымом, путем небесно-голубым, любимая, лети к любимым») и соответствующее этому эпиграфу светлое чувство безысходной печали в конце. Нет, не катарсис. Просто сидишь и ртом хватаешь воздух. Этот фильм как случайный, выросший вопреки всему на камне цветок, сочетание сверхусилий (актерских и режиссерских) и воли судьбы. Сам Сигарев в интервью рассказывал, что непременно хотел снимать после «Волчка» (довольно неровного, хоть и обласканного «Кинотавром») жанровую картину, чтобы выйти из тесной артхаусной ниши, но личная трагедия повернула все в другую сторону и заставила снять фильм о смерти и о том, как приходится сносить удары бытия, продолжая жить дальше.
Это непростой фильм, но когда говорят, что «Жить», полностью лишенный родовых травм и опровергающий своим существованием «теорию второго фильма», — это новость артхауса, хочется спросить, что же у нас теперь не артхаус? «Жить» сделан идеально зрительски, он максимально приближен к каждому, кто его смотрит, тематически и интонационно. Его поймет любой, кто в своей жизни терял близких и переживал крушение мира, узнавая, что такое смерть.
У каждой культуры свои отношения со смертью, свои ритуалы ее осмысления.
В нашу она вписана кладбищами, где царит особое, как будто самим скудным ландшафтом положенное, уныние. Унифицированными дешевыми гробами, пластмассовыми венками и прочим отвратительным живому скарбом. Сигарев безупречно ставит высокую трагедию в реалиях нашей нелепой жизни. Не нагнетая социальный ужас и не передергивая: просто оставаясь верным в деталях. Граненые стаканы, из которых пьют водку на провинциальных поминках, закусывая пирогами (говорят, стаканы очень веселили публику на фестивале в Роттердаме, ну что ж); ритуальный пазик с дрожащими от наших дорог и плохих рессор телами внутри; пар, выходящий на морозе из мертвого рта; электричка с привычно безразличными к любому злу пассажирами; усталый, но беззлобный милиционер с протоколом; и врачи, которых обвинять даже ни в чем не хочется (претензии к высшим инстанциям) – этих элементов нашей, толком не понятной чужому зрителю реальности в фильме в избытке.
И когда эта реальность начинает прорастать жутковатыми чудесами, не удивляешься. Просто внимаешь им.
Обезумевшая мать откапывает своих погребенных дочерей, и в ее любящих руках мертвецы оживают. Утопленник колесит на велосипеде по заснеженным пустырям, и однажды к нему приходит сын. В комнату воющей от ужаса вчерашней невесты вваливается раскуроченный до полной неузнаваемости жених. Пластическим гримом мертвецов занимались те же специалисты, что работали на фильме про Высоцкого, так что слабонервных хочется попросить не быть такими ж слабонервными. Тем более что здесь не о постыдном натурализме речь, а о необходимости физически ощутить боль и скорбь во всех ее оттенках, чтобы понять и хоть что-то прочувствовать.
Поразительно, как Сигареву удалось стянуть три параллельно развивающиеся истории в один нервный узел на одном лишь виртуозном эмоциональном монтаже, положившись на ритмический рисунок удивительной для нашего кино музыкальной дорожки (автор – много работающий с Дельфином специалист по нойз-року Павел Додонов) и стилистические особенности операторской работы Алишера Хамидходжаева, поэтичной камере которого удается заглядывать в самые мрачные уголки человеческого бытия, проливая на них свет. Но меньше всего во время просмотра хочется задумываться о технических секретах и кондициях этой работы. Как не задумываешься, когда бьют под дых. Как не задумываешься, когда сталкиваешься с любовью, или смертью, или чем-то еще настолько же настоящим.
