Цивилизация
После прошлогоднего каннского провала Никиты Михалкова в конкурс главного мирового фестиваля не попало ни одной российской картины. Правда, это позволило русским режиссерам получить сразу два места в параллельной программе «Особый взгляд» — речь об «Охотнике» Бакура Бакурадзе и «Елене» Андрея Звягинцева, об участии которой в почетном статусе фильма закрытия было и вовсе объявлено в последний момент. Писать о «Елене» создатели картины и отборщики фестиваля настрого запретили до официальной премьеры, поэтому разговор о ней еще впереди.
Об «Охотнике», сразу после оглашения программы объявленном главной надеждой патриотов отечественного кино, можно рассказать уже сейчас.
Полнометражный дебют Бакура Бакурадзе «Шультес» тоже был показан в Канне, в рамках «Двухнедельника режиссеров», а потом получил Гран-при сочинского «Кинотавра». Стоит ли добавлять, что фестивальный успех никак не способствовал прокатному! Фильм, в котором не было ни скандалов, ни известных артистов, мало заинтересовал публику, если не считать критиков, увидевших в истории потерявшего память карманника нечто большее, чем социальный комментарий.
Кризис второго фильма после подобного приема может быть разным — от ухода на какой-нибудь телеканал или попытки снять блокбастер до полного замыкания в себе и окончательного отказа от коммуникации с потребителем. У Бакурадзе этого кризиса, похоже, вовсе не случилось. Свой специфический стиль, мало напоминающий других представителей так называемой новой русской волны, он в «Охотнике» развил и довел до логического абсолюта.
А заодно оторвался от Москвы, безликие пейзажи которой так мастерски были переданы в «Шультесе», и уехал на природу, а далекую провинцию. Там и разворачивается придуманная им история — история любви.
В сценарии у героев есть имена, в фильме они почти не звучат: хватает простейшего набора функций, слабо меняющихся по ходу действия, и собственно внешности. Он пятидесятилетний совладелец свинофермы, воспитывающий вместе с женой дочь-подростка и однорукого с рождения сына. Она чуть моложе, досиживает в женской колонии срок за непредумышленное убийство. Его играет Михаил Барскович, профессиональный егерь из белорусского охотничьего хозяйства, где выбирали натуру. Исполнительница главной женской роли Татьяна Шаповалова работает барменом в Санкт-Петербурге.
В фильме вообще нет актеров в привычном понимании слова. Строго говоря, коровы, собаки или свиньи играют в нем не хуже (но и не лучше), чем люди.
Констатируя несправедливость мироустройства, в котором бессловесные четвероногие вынуждены подчиняться прямоходящим и разговаривающим, режиссер хотя бы отчасти восстанавливает равновесие фильмом, в котором их художественные функции одинаково важны. В этом, как и в пристрастии к артистам-непрофессионалам, Бакурадзе напоминает прошлогоднего каннского триумфатора Апичатпонга Вирасетакуна.
В остальном его стиль самобытен, язык свободен, обращение с экранным временем и пространством близко к виртуозному.
У неподготовленной публики эта виртуозность может вызвать естественный протест. Бакурадзе дрессирует зрителей, как животных, постепенно приучая их к помещению (спартанской обстановке дома главного героя, подозрительно напоминающей столь же неприхотливо оформленную свиноферму) и персонажам картины, заставляя проживать с ними день за днем — то есть минуту за минутой — трудные, лишенные событий и впечатлений будни. Вместо того чтобы наполнять скудный пейзаж метафорическими смыслами, как обычно поступают городские «люди искусства» на природе, Бакурадзе работает на будничность, демифологизацию. В этом мире нет места ни подвигу, ни даже поступку: когда герой везет сына к мемориалу Александра Матросова, оба смотрят на советский обелиск как на непостижимый памятник какой-то античной, давно исчезнувшей эпохи.
Даже самолет, по слухам, упавший в ближайшее озерцо и утонувший там во время войны, решительно невозможно отыскать.
Мальчик, однако, не сдается, мастеря фонари и перископы для наблюдения за подводными тайнами, и потому оказывается способным на деяние почти героическое, выпуская на волю предназначенных на шапки енотов.
«Охотник» еще и о том, что такое быть взрослым.
Это ведь тоже бремя, лямка: привыкая к мысли о возрасте, а значит, о собственной смерти, ты учишься лишать жизни других, даже если речь идет «всего лишь» о свиньях или диких животных, на которых охотится герой.
Под гнетом этого бремени невольно признаешь, что любовь — необязательный элемент. Как и вообще любое чувство. Тут оно приходит, непрошенное: как быть, что делать? Скульптурная выразительность квазиэротических сцен в «Охотнике» производит впечатление скрытой силы, не находящей выхода энергии. В этот момент вдруг срабатывает то повседневное уныние, в которое тебя погружала первая половина фильма, и возникает ощущение чуда. Разумеется, недолговечного.
Чем вообще люди отличаются от животных? Свободой воли? Осознанием судьбы? Страхом смерти? Способностью любить?
Эти безответные вопросы герои картины находят в одиночестве и молчании, постепенно узнавая о том, что такое человеческое достоинство. Неуловимость задач, за которые возьмется редкий режиссер, делает Бакурадзе честь, хотя его снайперская винтовка возьмет на прицел далеко не каждого зрителя. Но так ли уж это важно? Сегодня единицы готовы признать, что просмотр фильма тоже может быть трудом и что для того, чтобы взлететь, иногда необходимо вытащить со дна глубокого темного озера давным-давно затонувший самолет.
