Цивилизация
В минувшую пятницу в клубе «16 тонн» состоялась презентация нового проекта экс-лидера Tequilajazzz Евгения Федорова под названием Zorge. The Band. Группа, в которую помимо Федорова вошли гитарист московской группы Tinavie Дмитрий Зильперт, гитарист «Сплина» Вадим Сергеев и немец Марк-Оливер Лаубер, представила 13 совершенно новых песен, которые на поверку оказались фактически продолжением нео-романтического рока Tequilajazz, разве что сыгранного свежее и бодрее. Неудивительно, что к месту пришлись и старые вещи прошлой группы («Смыты дождями», «Укрощая змей» и др.) – фанаты остались довольны. После концерта Евгений Федоров ответил на вопросы корреспондента «Парка культуры».
— Дурацкий вопрос, но откуда появилось название Zorge?
— Не знаю… В ожидании таких вопросов, наверно (смеется). Нам нравится слово. Я сказал «Zorge», и Марк, ничего не знающий о российском разведчике Зорге, сказал: «О! Мне нравится это название». Причем он меня спросил, как я его пишу, я сказал, что через «Z», и он ответил, что если бы я писал через «S», по-немецки, то это было бы похоже на английское «sorrow» — «печаль». Вообще, у нас песни, как это бывало и раньше, про кино, про приключения, про литературу, но мы в значительной степени отличаемся от того, что делала в свое время Tequilajazzz, – новые песни не опираются на личный опыт автора, оперируют исключительно киношными и литературными персонажами. Просто детская игра в солдатики. Этим названием мы делаем, с одной стороны, отсылку для старшего поколения туда, в сторону разведчика Зорге, но никак не в контексте Второй мировой войны, а в том смысле, что разведчик — это профессия, полная абсолютного экзистенциального одиночества… Не важно. В общем, мы пишем название через «Z», потому что для нас это такая смесь между Зорге и Зорро – один из книжек и фильмов про шпионов, а второй из фильмов про героев-авантюристов, про все то, что наполняло нашу детскую и юношескую жизнь. Ну и буква «Z» для нас очень важна была: круто быть самой последней группой в iTunes или в iPod – самыми последними, дальше нет никого, очень удобно.
— Ну да, а еще новая группа началась с последней буквы предыдущей.
— Да, и это тоже. Мы, кстати, не исключаем возможности, что будем писаться с троекратным «Z».
— Презентация «Журнала живого» была в Б1, первые концерты Zorge проходят в маленьких клубах. Почему?
— Мы вообще всегда любили играть в небольших клубах. Презентации альбомов на больших площадках всегда были экспериментами. Сейчас мы начинаем все с нуля, мы полностью написали альбом, еще не записали, правда. Мы решили оставить в стороне все наработки – а их 32, между прочим, – которые остались после роспуска Tequilajazzz. Zorge — это отчасти то направление, в котором я собирался двигаться еще тогда, но все те песни я даже не перенес на новый компьютер – они так и остались на старом хард-диске.
— А откуда взялся самый экзотический из твоих новых компаньонов – Марк-Оливер Лаубер?
— Мы познакомились в Кельне, когда он там еще проживал. Он там познакомился с русскими эмигрантами, группой Meantraitors, играющей сайкобилли. Он вообще прог-роковый и арт-роковый барабанщик, но умеет играть и сайкобилли. И вот он как-то приехал с ними в Россию, влюбился в русскую девушку и остался здесь жить. Когда выяснилось, что мне необходим барабанщик, вот прямо сейчас, выяснилось, что Марк тоже хотел бы где-то поиграть. Наши общие друзья, проживающие в Германии, спросили у нас обоих, чего вы друг другу не позвоните-то? И все, через 15 минут мы созвонились, а на следующий день мы уже репетировали. А через три-четыре дня записывали сингл под названием «Крым». Ну и с сентября мы начали репетировать, сочинять новые песни – абсолютно новый материал.
— Как ты мог бы описать эти песни для тех, кто не попал сегодня на концерт?
— Честно? Это Tequilajazzz. Это то, что я хотел делать с той группой. Да и какие-то песни Tequilajazzz попали в репертуар, мне они кажутся уместными в этой программе. Я в последнее время переслушивал много старой музыки, открывал там что-то новое для себя. В результате наше самоопределение, первый тэг, который мы сами себе проставили, звучит как «арт-вэйв». Мы обнаружили, что мы с удовольствием примеряем к нашей музыке термин арт-рок, но не в том понимании, которое с рыцарями, волшебниками, магическими кристаллами. А в том, во что арт-рок превратился при помощи Дэвида Боуи и других приятных людей в конце 1970-х годов.
— Ты в одном из интервью говорил, что группа — это дуэт, открытый для сотрудничества. Что это значит?
— Мы с Марком в какой-то момент поняли, что нам нужен гитарист – хотя бы один. Стали искать, не нашли на стороне, но так получилось, что у Вадика оказалось какое-то количество времени зимой, и теперь он собирается и дальше с нами выступать. А потом группа Tinavie поделилась с нами гитаристом Димой Зильпертом. Он из Москвы, но благодаря интернету мы можем репетировать дистанционно, да и сам он к нам приезжает. Пока рано об этом говорить, но я не исключаю возможности введения какой-нибудь африканской ритм-секции или женского хора – если это будет надо для песен, мы это сделаем.
— Видимо, это сложилось спонтанно, но распад Tequilajazzz пришелся…
— Это не распад, это роспуск – разные вещи. Распад — это когда что-то такое происходит и люди перестают друг другу звонить, встречаться. Tequilajazzz закончилась только потому, что она не могла дальше развиваться. Мне очень хотелось развития и максимального участия, трудоголизма. Я просто понял, что если так будет продолжаться, то через три года мы превратимся в группу «Мифы» — двигаться по инерции, на волне старой популярности, выступать все в тех же клубах. И я решил, что нам надо уйти в нестыдной точке нашей биографии.
— Так или иначе, в новое десятилетие ты вступаешь с новой группой. Какой ты видишь ту историю и то десятилетие и что ты чувствуешь сейчас?
— Сейчас, видимо, действительно произошли какие-то изменения, не знаю. «Время менять имена», как пел классик (смеется). Действительно, во многих культурах мира раз в какое-то количество лет необходимо менять не то что имя, но и профессию. И вообще все. Что-то осталось там… У меня нет ностальгии, как желания лелеять что-то теплое в прошлом. Я помню, что было очень весело, было очень много всего. Меня как-то спросили про 90-е – какой-то журнал делал специальный выпуск про 90-е – я не мог вспомнить про 90-е вообще ничего, кроме того, что не было денег. Что касается нулевых, то я помню, что какое-то количество времени не хотелось песен писать. Вообще никаких. Но отлично шла инструментальная музыка. Сейчас мне не хочется особенно заниматься инструментальной музыкой, зато песни появляются одна за другой – раз в неделю, как минимум. И для Zorge, и для Optimystica Orchestra. Что-то, видимо, произошло, и мы как часть целого механизма как-то изменились.
— А ощущения от написания песен изменились?
— Да, вот они точно изменились. Я перестал писать от собственного лица. Я сам себе не интересен как лирический герой. Поэтому, кстати, я почти ничего не пишу в социальных сетях, о том, что происходит со мной, – крайне редко. Я не уверен, что я кому-то интересен, кроме себя, мамы, самых ближайших родственников. Вещи, которые я наблюдаю по сторонам, гораздо более интересны. Я как-то дал себе зарок не читать больше ничего, кроме приключенческой литературы, – и исполняю его. Последним, правда, был Пелевин, но это, в принципе, приключенческая литература (смеется). Последней на самом деле приключенческой книжкой был «Ким» Киплинга – великолепная книга, кстати, про шпионов.
