Театральный роман с властью

Неосторожное заявление нового главы департамента культуры Москвы Александра Кибовского о неких нецелевых тратах предшественника, целесообразность которых нужно еще объяснять, снова дало пищу разговорам об истинных причинах отставки Сергея Капкова.

И хотя вице-мэр Москвы Леонид Печатников тут же опроверг наличие финансовых претензий к бывшему руководителю, склонная к конспирологии общественность вновь закипела, вспоминая нанесенные ей обиды.

Сергей Капков свои привилегии «приглашенной звезды» — полностью развязанные руки и безграничный кредит доверия — использовал ради создания в городе атмосферы дружелюбия, но, уходя с государственной сцены, получил наряду с бурными аплодисментами одной части горожан и весьма злобные проклятия другой. Казалось бы, парки, лужайки, белочки – что тут может не понравиться?

Сам Капков своим «Крымом» — то есть камнем преткновения, большой победой с позиций одних, и поражением, по мнению других, — назвал театральный проект.

Хотя на первый взгляд попытка реформировать ряд московских театров не кажется серьезной задачей. Москвичи, конечно, в театр ходят, тот же Капков назвал цифру: что-то вроде 4 с лишним млн посещений в год, но дело, конечно, не в количестве зрителей. Да и не в театральном искусстве даже. Дело в системе.

Капков предложил управлять культурой по-новому. То есть не руководить руководителями, а выстраивать культурную политику. С самого своего прихода в московское правительство он заявлял, что главным заказчиком для него является не Собянин и не Путин, а москвичи, рядовые горожане, которым должно быть в городе комфортно и приятно. Если нужны для этого парки, катки и зоны с вай-фаем — сделаем, не вопрос.

Конечно, в наших условиях никакие москвичи ничего не инициировали, заказ поступил именно от Собянина, тогда приоритет был такой – создать привлекательный для москвичей образ нового мэра, управляющего не церетелиевской безвкусной Москвой, а столицей модернизированной, свободной, либеральной России. Города среднего класса, молодых, амбициозных, образованных людей, покупающих корзинку с сыром и вином, а не шашлык с водкой и пивом, танцующих, поющих, читающих стихи… В общем, это был такой идеальный образ, наш «Остров Крым», русская Европа, которая даже лучше, свободней, образованней той, западной Европы.

На это Капков и получил добро. Плюс возможность использовать средства, в том числе внебюджетные, и свободу маневра, и многое другое, что подразумевается, когда твое направление объявляют приоритетным. Однако, вступив на этот усыпанный цветами и листьями путь, опытный управленец столкнулся с неожиданным противником.

Бастион, на который налетел новый руководитель, назывался русский репертуарный театр, хотя, конечно, куда правильней было бы назвать его советским государственным стационарным театром, основы которого были заложены еще при Ленине, но продолжены и развиты до нынешнего вида при Сталине.

Кино и литература, хоть и важнейшие для нации жанры, не в ведении муниципальной власти. Литература у нас оказалась приватизированной — то есть попала под власть коммерческих структур — и под ними слегла, а кино, поддержанное федеральным бюджетом, парит в иных, федеральных высотах. Москве же остались театры, музеи и выставочные залы. Ну и библиотеки. Большие музеи, впрочем, тоже в федеральном подчинении, как и большие фундаментальные библиотеки, как Большой и Малый театры.

Но Москва громадный город, театров в нем около трехсот, если считать маленькие частные коллективы. В общем, хозяйство вполне приличное, как по количеству людей, так и по выделяемым в совокупности средствам. И все это функционирует, живет, приспосабливается, занимает свои ниши. Деньги сравнительно с военным бюджетом небольшие, но люди там встречаются известные, со связями, привыкшие к публичности.

Первый же шаг Капкова на этом поприще — обновление Театра имени Гоголя — оказался в центре громадного скандала. Сколько всего было в городе — громадные предприятия сворачивали, закрывали, перепрофилировали, стадионы ломали, рынки сносили, и ничего. А тут — всеми забытый на задворках Курского вокзала театр, о котором не только зрители, но и театральные деятели ничего не слышали уже много лет, стал объектом невероятной заботы. Митинги собирались. Статьи писались.

Многие впервые узнали о том, что есть такой департамент культуры, только после того, как произошло это событие: расторгнут договор с главным режиссером и директором и в Театр Гоголя назначили новую команду.

Шуму было столько, что впору бежать. Но Капков не унимался. Он попытался сделать еще несколько резких шагов: послал молодую команду в Театр на Таганке якобы для подготовки юбилея, а на самом деле с целью обновить замерший после череды скандалов театр. Ну и по мелочи: конкурс в Театре Станиславского, техническая замена худрука в Театре Ермоловой, ремонт «Современника», тихая революция в Театре Маяковского….

До сих пор есть люди, всерьез заявляющие, что не могут простить Капкову «разгон Театра Гоголя». На днях была, кстати, в этом театре на премьере «Обыкновенных людей». Публики — море, и такой, какой эти сцены никогда не видели, в фойе – дискуссии, в магазине книжки покупают, в буфете кофе пьют, на сцене — Светлана Брагарник и Ольга Науменко, актрисы той самой труппы, которую якобы разогнали и уничтожили…

Но чего уж теперь. Казалось бы, свернуты инициативы, что упало, то пропало, но, тем не менее, кажется, тут есть вещи поважней частной воли Капкова и даже, страшно сказать, Собянина. Вопрос в принципиальной, институциональной нереформируемости советской системы, в данном случае, в одной отдельно взятой области.

Театры, созданные в тридцатые годы — при крепнущей советской, то есть сталинской, системе, для определенных идеологических задач, — оказались очень удобной формой для симбиоза с властью.

Власть скидывает с себя медицину и образование, ЖКХ и транспорт, но ничего не может сделать с цепко присосавшимися к ней культурными институтами.

Беда в том, что за время очередной оттепели, за двадцать лет оранжерейного режима, театры и музеи власть не трогала. Не звала к топору, к сражениям за правящую идеологию. Не отдавала на откуп зрителям. То есть пытались порой, но тут же вставала грудью общественность. И театрам платили просто за то, что они делали спектакли — хорошие или нет, не важно. А судит кто? То-то – у всех есть право на мнение.

Либеральная реформа культуры захлебнулась, не начавшись. Капков, еще будучи в должности, собирался продолжать свои проекты, но от театров уже отстал, новых масштабных модернизаций не планировал. Московские театральные тетушки могли, наконец, заснуть спокойно – все останется как при советской власти.

Другое дело, что сегодня властный тренд вновь поменялся. Тот же Капков на лекции в Московской высшей школе социальных и экономических наук пояснил, какие приоритеты поменялись: «Мне предлагают надеть ленточку (речь идет о георгиевской ленте, знаке державного патриотизма) и ничего не дают делать, а еще отняли фалафель, отняли митболы, а другого ничего не дали, и присылают людей, требующих чуть ли не моего физического уничтожения, у которых в одной руке Библия, а в другой — стакан с виски. И они мне проповедуют, как мне надо жить…»

Вот эти люди, с виски и Библией, впервые названные Капковым в качестве альтернативы митболам и велодрожкам, и представляются ему новыми заказчиками городской культуры.

Капков не занимается прогнозами профессионально, но есть у него предчувствие, что «следующий год будет показательным. Это будет год выборов, и, по всей видимости, мы увидим какую-то новую палитру политических партий. Мне не кажется, что останется старая система с одной партией плюс одна партия неудачников — либеральных экономистов. Появится партия крайних националистических движений, которые мы видим прямо сейчас».

Новая сила, не без участия федерального руководства уже диктующая власти свои условия, не оставит культуру без своего деятельного участия. Не секвестрированные бюджетные деньги придется отрабатывать.

Не сломанная в годы перестройки и не реформированная в годы стабильности система учреждений культуры, в общем, готова к привычной роли. Спектакли к датам, пьесы о положительном народном герое. Это только кажется, что старая советская риторика возникла ниоткуда. Ничего подобного, славное прошлое жило в старой системе производственных отношений в творческих организациях.

Система, ветшая, все больше впадая в маразм, склероз, деменцию, сохраняла окостеневшую структуру, и даже не просто сохраняла, а сакрализовала ее.

Советская иждивенческая модель вросла в плоть и молодых деятелей искусства, готовых к воспроизводству старинных базовых приемов служения высоким идеалам, спущенным сверху вместе с деньгами на отопление, зарплаты и постановки.

Кстати о деньгах. Именно эта старая, никем так и не сломанная система советского бюджетного учреждения создает болотное пространство незаконных или не совсем законных способов финансового порядка, при котором у каждого, кто хоть что-то делает, лапки непременно выпачкаются.

Закон со всеми подзаконными и плохо согласованными актами, с кучей неудобных и непрозрачных схем делает любого директора немножко жуликом.

И это очень удобно для политического манипулирования (всегда есть готовый компромат) и для нечистых махинаций. Неудобно это только для тех, кто искренне хочет честно заниматься своим делом. Но их голос плохо слышен.

А что те мифические добропорядочные горожане, которые должны были гулять по паркам, слушать музыку и кататься на коньках, подтверждая тем самым право человека на достоинство, счастье, развитие, благополучие? Да полно, не приснились ли они Капкову и его соратникам?