Цивилизация
Интересно, найдет ли Путин повод и способ не только дистанцироваться от присвоения его имени проспекту Победы в Грозном, но и добиться отмены этого решения?
Все-таки до сих пор при всех особенностях личного управленческого стиля Путин удерживался в рамках приличий и не проявлял пристрастия к утверждению своего величия в орденах, памятниках и проспектах. И вообще проявлял сдержанность в отношении славословия.
Грозненское переименование – выход за эти рамки. Это не присвоение имени проулкам в селах – это переименование центрального проспекта столицы одного из субъектов федерации, причем далеко не рядового и политически более чем значимого. Тем более произведенного в рамках торжеств почти федерального уровня и под аккомпанемент президентского полка. И событие не местного и не регионального, а федерального значения. Откровенная манифестация. Причем не в адрес Путина-президента (тогда это можно было бы расценить как обычную восточную лесть), не в адрес Путина-частного лица (что можно было бы счесть данью прошлым заслугам), а Путина-премьера в условиях постоянных споров о реальном соотношении сил и возможностей в рамках правящего тандема. Эта манифестация — подтверждение как сложности этих отношений, так и показатель того, на чьей стороне находится влиятельная и довольно обширная элитная группировка (причем не только одного из 80 регионов).
Конечно, ни прямой борьбы, ни прямого соперничества между членами тандема нет. Нет и противостояния их «дворов» (эдаких схваток мушкетеров короля и гвардейцев кардинала). Однако есть, хотя и не акцентируемые, «стилистические различия»,
то, что Виталий Третьяков назвал «идеологической войной 2008 года», между центрами Юргенса и Павловского. Как и некоторые жесты-месседжи, которые элитные фракции и сами центры власти посылают если не друг другу, то обществу, или, наоборот, не публике, а друг другу.
Безусловно, есть соревнование в эфирном пространстве – не по времени, так по яркости. Есть какие-то угадываемые «движения теней» в кадровом пространстве. Есть тщательно скрываемое различие не по вопросу начала, но по вопросу окончания действий армии в Закавказье.
«Пятидневная война» вообще привела к резкому скачку популярности обоих членов тандема: если к июлю поддержка Медведева снизилась до 70%, а Путина – до 80%, то к сентябрю у первого она выросла до 83%, у второго – до 88%. Что произошло на фоне заметного роста цен и ухудшения материального положения населения.
Оба члена тандема, по сути, получили карт-бланш от общества на действия в политической сфере. И интересно, как именно оба правителя его используют.
Если Путин, кроме собственно экономического пространства довольно прочно обосновался в политико-стратегическом и внешнеполитическом, то Медведев, со своей стороны, в последнее время явно проявляет тягу к хозяйственным делам, будто бы отданным на откуп премьеру. Это, в частности, проявилось в турне по регионам и раздаче явно хозяйственных поручений местной бюрократии.
Административно-политически реанимирован Чубайс, публично заявлявший, что больше никогда не пойдет на государственную службу. Но в комментариях о назначении его главой «Нанотехнологий» открыто говорилось о том, что «он не смог отказаться от президентского предложения». И это – символический месседж президента.
Но возникает вопрос, не является ли зеркальным месседжем пока прогнозируемое назначение Игоря Сечина главой того, что осталось от РАО ЕЭС? Конечно, это уже не РАО ЕЭС, а именно то, что осталось. Но ведь если Чубайса можно считать символом политики приватизации, то Сечина вполне можно рассматривать как символ политики ренационализации. И настойчивости в своей сфере он проявил не меньше, чем первый – в своей.
Именно сейчас принято положительное решение Верховного суда о реабилитации бывшего царя. При Путине это решение не только не было принято, но и встречало явную негативную реакцию «компетентных инстанций». Медведев пошел на то, чтобы обеспечить принятие этого решения. Никто же не станет утверждать, что подобный политико-правовой акт в нашей стране мог быть принят без прямого содействия главы государства.
А значит, это тоже становится неким жестом, причем жестом явного позиционирования одного центра власти по отношению к другому: «Ты не решился, а вот я сделаю!»
Этот жест по определению требовал некоего ответа: либо в форме апелляции к образу некоего другого правителя, либо в форме «ни бог, ни царь»: «Зачем нам мертвый Романов, если у нас есть живой Путин?» — что тоже читается в грозненском демарше. Налицо публичная манифестация: «Вот кто для нас главный! Есть несогласные?»
В свое время Кадыров был одним из тех, кто постоянно поднимал вопрос о третьем сроке Путина. И хотя этим он выражал свое личное отношение к вопросу и свою личную в нем заинтересованность, это всегда было манифестацией одной из элитных партий. Тогда она не победила лишь потому, что этого не хотел сам Путин.
Сейчас, в условиях смутного противостояния, еще не ставшего таковым, но уже породившего и «идеологическую войну 2008», и обмен смысловыми жестами-месседжами, это не акт сервильности, а поданное в форме сервильного акта послание не только Кадырова, но и части элиты, показательное присягание одному из центров власти.
Причем осуществленное на поле, открытом для подобного рода символических жестов самим Медведевым. Именно он, как бы соревнуясь с Путиным в почитании Солженицына, в ответ на предложение премьера расширить его изучение в школах сказал: «А вот я предлагаю… не только в школах, но и улицу его именем назвать…» И вновь превратил сферу наименований улиц и городов в сферу политической манифестации. Вот элита и отманифестировала – в созданном им пространстве.
Все это остается – и долго будет оставаться только войной жестов, только зашифрованными посланиями лагерей друг другу и обществу. Но одно вполне бесспорно: главное отличие Путина нынешнего от Путина образца 2006 или 2007 года – тогда он не мог избираться президентом России на следующий срок. А сегодня – может. И еще два раза подряд.
Кстати, по последним данным «Левада-центра», на будущих выборах Путин набрал бы 58%. Медведев – 28%.
