Цивилизация
«В атмосфере восточной секретности и таинственности, которая пронизывает это правительство, имеются неисчислимые возможности искажения или отравления источников и потоков информации. Неуважение русских к объективной правде, само их неверие в ее существование приводят к тому, что они рассматривают любые факты как инструменты продвижения к той или иной цели. Имеются все основания подозревать, что это правительство фактически является заговором в заговоре; и лично мне, например, мало верится, что сам лидер получает сколь-либо объективную картину внешнего мира. Здесь имеются все возможности для того вида тонкой интриги, в которой русские являются мастерами».
Этой цитате, как будто бы взятой из свежего «постукраинского» комментария какой-то из газет Европы или США, в действительности почти 60 лет. Она принадлежит перу Джорджа Кеннана, автора одного из самых знаменитых текстов в истории американской дипломатии. В феврале 1946 года, будучи поверенным в делах США в СССР, Кеннан направил в Вашингтон так называемую длинную телеграмму. Она стала хрестоматийным примером анализа внешней политики Москвы и спустя год с небольшим за подписью «мистер Икс» появилась в журнале Foreign Affairs в виде статьи «Истоки советского поведения».
Читая ее, поражаешься, как в действительности мало изменилось с тех пор, хотя и все мировое устройство, и сама Россия пережили несколько радикальных трансформаций.
Чем, как не «искажением или отравлением источников и потоков информации», можно объяснить ту серию неадекватных решений и поступков, которые привели Россию, например, к нынешнему плачевному результату на Украине? Что за картину внешнего мира получает российский лидер и не становится ли он сам жертвой «тонкой интриги, в которой русские являются мастерами»? Тем более что по степени «восточной секретности и таинственности», окружающей процесс принятия реальных решений, современная кремлевская система власти едва ли уступит лучшим историческим образцам.
Кеннана можно цитировать обильно: «В основе неврастенического взгляда Кремля на международные дела лежит традиционное и инстинктивное российское чувство присутствия опасности..., страх перед [западными] обществами более компетентными, более мощными, более высокоорганизованными в сфере экономики. Однако этот последний тип неуверенности сказывался в большей мере на правителях России, нежели на русском народе, поскольку российские правители всегда чувствовали, что их правление является относительно архаичным по форме, хрупким и искусственными в своей психологической основе, не способным выдержать сравнение или контакт с политическими системами в странах Запада...»
Джордж Кеннан, отметивший в апреле этого года столетний юбилей, имеет полное право испытывать чувство глубочайшего удовлетворения:
написанный им документ обещает не только пережить Советский Союз и его самого, но и остаться настольной книгой будущих поколений дипломатов.
Вывод, который в 1946 году сделал поверенный в делах, сводился к необходимости тотального противостояния советской экспансии, сдерживания СССР по всем направлениям. Неужели и в XXI веке мы обречены на воспроизводство все той же модели отношений с Западом?
За 15 лет российских преобразований взаимоотношения Москвы с ведущими западными странами пережили несколько этапов, которые неплохо описываются в финансовых терминах. Первый этап — позднесоветский и самое начало российского — можно назвать временем «бонуса». Никто из противников СССР времен холодной войны не ожидал, что советская система будет демонтирована добровольно и настолько безболезненно. Приятно удивленный Запад поощрил Горбачева и отчасти Ельцина за такой шаг навстречу некоторой материальной помощью (гораздо меньшей, чем в принципе могла бы стоить столь масштабная геополитическая трансформация) и широко распахнутыми объятиями. Следующий этап — это время «аванса»: за обещанные глубокие реформы западные партнеры выделяли деньги (тоже не гигантские) и всячески ласкали самолюбие российских лидеров, превознося новорожденную демократию. Далее наступил период «кредитования по принципу stand by»: чтобы получить поддержку — как моральную, так и финансовую, — Москве уже надо было предъявлять какие-то реальные реформы. Наконец, к концу ельцинского периода случился «дефолт» — Россию объявили несостоятельным должником по ее демократическим обязательствам, кредиторы отвернулись от заемщика.
Владимиру Путину, которому досталось это малопривлекательное наследство с дурной кредитной историей, следует отдать должное: он быстро санировал отношения с Западом, предложив новую модель — внешнее равноправие, построенное на принципах «бартера».
В обмен на конструктивную позицию Москвы по ключевым международным проблемам и готовность договариваться по интересующим западных партнеров вопросам (например, по энергетике) Запад вновь проявил благосклонность к России и заговорил о ее интеграции в сообщество ведущих государств мира.
И в период между концом 2001 и серединой 2003 года для запуска процесса подобной интеграции создались почти идеальные предпосылки, более благоприятные, чем в 1990-е годы.
<1>Россия к этому моменту несколько окрепла экономически и избавилась от унизительной зависимости от международных финансовых институтов, которая ранее заведомо превращала отношения в неравноправные. Одновременно резко изменилась международная ситуация, повысилась стратегическая важность России. И, наконец, внутри страны был достигнут некоторый баланс: Кремль обуздал наиболее неприятные (в том числе и Западу) политические проявления ельцинской эпохи, сохранив, тем не менее, в общих чертах демократический вектор развития. Появился шанс перейти от всех вышеперечисленных форм отношений 1990-х годов к более или менее нормальному взаимодействию — взаимовыгодное сотрудничество в сферах совпадающих интересов и относительно корректная конкуренция там, где интересы не совпадают. Иными словами, где-то к середине первого срока президентства Путина создалось окно возможностей для изменения формата отношений с Западом.
Окно довольно быстро закрылось. Прежде всего, потому что нарушился баланс внутри России. Разговоры о реформах и сохранении демократического курса все очевиднее противоречат реальности.
В области наведения порядка и «диктатуры закона» похвастаться тоже нечем. Сохранить же прозападную внешнюю политику и конструктивные отношения с ведущими мировыми державами при авторитарном, да к тому же и неэффективном внутреннем курсе не удается. А главное, и тут мы снова возвращаемся к Кеннану, в ситуации конкуренции — не только экономической, но и идейной — Россия тут же начинает ощущать свою уязвимость и страх поражения. Инстинктивная реакция — забаррикадироваться и занять «последний рубеж обороны» под разговоры о том, что вот уж скоро распрямится «русский богатырь»…
Конечно, на новое «сдерживание», рекомендованное 59 лет назад Джорджем Кеннаном, совсем не похоже. России сегодня не боятся, а попытка продемонстрировать миру, что Москва по-прежнему способна управлять своей сферой интересов, скорее, доказала обратное и породила сомнение в том, что с Россией вообще стоит считаться как с влиятельным международным игроком. Но такого наше уязвленное сознание вынести уже совсем не может. И теперь в отношениях создается уникальная ситуация: уже не Запад выдает России «бонусы» за правильное развитие, а Москва вынуждена расплачиваться теми или иными уступками за внешние проявления уважения и снисходительное отношение к себе. И если досрочная выплата долгов отчаянно нуждающемуся в этом Шредеру не противоречит собственно российским интересам, то в дальнейшем благосклонность иностранных лидеров — от США до Китая — обойдется куда дороже.
