Французский консерватор Шарль Моррас добрых сто лет тому назад призывал интеллигенцию занять позицию: или она на стороне продажных капиталистов, или на стороне государства: «Ей следует сделать выбор между ростовщиком и государем, между финансами и шпагой!» Русскую интеллигенцию всю жизнь преследовал этот выбор, каждый решал для себя проблему на свой манер — кто на нарах, иные на кухнях, другие в кабинетах ЦК. Но никогда столь умело, как сейчас, интеллигенция не решала вопрос выбора в пользу и финансов, и шпаги, избирая в качестве клиента, работодателя и объекта работы души и интеллекта вместо финансов — очень крупные финансы, вместо шпаги — шпажку, на которую нанизано ассорти из шашлыка, номинированное в евро. Дилемма Морраса наконец-то разрешена, и самым счастливым образом!
Интеллектуалы при власти, интеллигенты при шпажке бросают все свои усилия на пиар-кампании, на информационное обеспечение и интеллектуальное оправдание самых экзотических инициатив власти, на обучение будущей «красной профессуры» на озере Селигер.
Везде можно встретить нашего интеллигента, который со страниц качественной и таблоидной прессы, с голубых экранов и из радиокнопок трехпрограммника словно бы повторяет еще и еще раз: «Готов выполнить любой приказ любого правительства!»
Роль интеллигенции в жизни общества и государства оценивалась по-разному. То это была прослойка в нерушимом союзе с рабочими и крестьянами. То прослойка превращалась (-ется) в подкладку. Ее образ олицетворял то витийствующий у себя на кухне в отдаленном спальном районе бородатый младший научный сотрудник, то благообразный партийный интеллектуал, высиживающий на жестком цековском стуле свирепую крамолу, которую надо тихой сапой протащить в отчетный доклад, то далекий от политики и самиздата близорукий технарь, поглощенный изготовлением чугунно-жестяного чуда советской оборонки, в дальнейшем пострадавший от гайдаровской реформы, а также приватизации и монетизации.
Словом, выбор линии поведения в еще совсем недавние времена был невелик. Помню, как на картошке студентов-юристов начала 1980-х непосредственно в ходе погрузки мешков один бойкий юноша говорил мне и моему другу с нескрываемой еврейской фамилией и тетрадками своих стихотворений за пазухой толстовки: «Вот вырасту, стану министром юстиции СССР, вытащу вас из грязи и сделаю своими советниками». Эта перспектива, надо признаться, казалась нам вполне реалистичной…
Попадались, впрочем, и такие, которые, как и сегодня (хотя и не столь выразительно и с меньшей экспрессией), удачно сочетали службу ростовщику и государю. Благо и финансы и идеологию охранял один субъект — государство, верховный ростовщик и государь. Таких персонажей один из нынешних обитателей прославленного Касьяновым М. М. Троице-Лыкова Солженицын А. И. называл «образованщиной», держащей кукиш в кармане.
И вот что показательно — спасибо Александру Исаевичу за образ тридцатилетней давности! — все околовластные интеллектуалы, сочетающие службу ростовщику и государю и даже не всегда отличающие одного от другого, этот самый кукиш в кармане держат. И знают друг про друга, что эта выразительная комбинация из трех пальцев неизменно покоится либо в кармане пиджака из тонкой шерсти, либо в льняных штанах (в зависимости от времени года) — в непосредственной близости от конвертика с незадекларированным кэш-флоу очередной политической кампании или пиар-кампашки.
С другой стороны, что прикажете делать «новому образованцу», где найти такую кафедру, вещание с которой будет приносить сколько-нибудь существенный корм? Кормушка у нас одна, финансы и шпага находятся тоже приблизительно в одном месте, заинтересованные потребители интеллектуальной продукции немногочисленны, и известны поименно. И как тут не откликнуться на призыв: вы, интеллектуалы и интеллигенты, недовольны режимом, так придите в его объятия и сделайте так, чтобы он стал лучше. Это ли не миссия для подлинного интеллигента! А иначе придут другие — и сделают хуже.
В этих словах, что показательно, есть правда. Внутри этой логики ковалась либеральная шестидесятническая-семидесятническая интеллигенция, работавшая на генеральных секретарей ЦК и в пражском журнале «Проблемы мира и социализма». Только в наше непростое время те, кто приходят сделать лучше, неожиданно для себя начинают делать хуже. Все лучшее остается в ультралиберальных пассажах программных выступлений президента, имеющих к действительности такое же отношение, что и произведения фантастов к реальности, данной нам в ощущениях.
Интеллигенция не может существовать без власти, безотносительно к власти. Она должна или ругать власть, вплоть до диссидентства, имеющего измерение в годах лишения свободы, предусмотренных рядом статей Уголовного кодекса, или улучшать (ухудшать) ее изнутри. Или на короткое время брать власть — чтобы быть не понятой большей частью братьев по разуму: так было с экономической либеральной интеллигенцией, осуществившей буржуазную революцию в экономике и политике в 1991–1995 годах (под буржуазной революцией я понимаю три источника и три составные ее части: либерализацию, приватизацию, Конституцию 1993 года).
В сущности, и первая, и вторая, и третья модели нормальны для российских интеллектуалов и интеллигентов. Другой вопрос, что понятие «околокремлевский интеллектуал», ключевое для строительства новой государственной идеологии в виде «правого консерватизма», гремучей смеси сумрачного державничества и неоклассического либерализма, предполагает следование только второй модели — а именно службе финансам и шпаге. И эта модель постепенно превращается в единственную.
Со шпаги можно даже есть. Только при этом помнить, что есть риск очень больно порезаться. А зимой примерзнуть языком к холодному металлу русского оружия.
И репутация интеллигента при шпаге все равно обернется репутацией интеллигента при шпажке. И среди коллег, и у морассовских ростовщика и государя.