Цивилизация
Амбициозный худрук замахнулся на трилогию «Оперы Моцарта на либретто Лоренцо да Понте». В прошлом сезоне в Перми уже поставили «Cosi fan tutte» — «Так поступают все женщины». В нынешнем сентябре задействовали «Свадьбу Фигаро», на афише театра броско написанную на языке оригинала – «Le Nozze di Figaro». Разумеется, все спектакли задуманы с участием любимого детища Курентзиса — оркестра и хора MusicAeterna: аутентичный оркестр с жильными струнами и хаммерклавиром – одна из главных приманок проекта.
В случае «Фигаро» расклад сложный. Тут вклинилась еще одна трилогия. Дело в том, что нынешний пермский спектакль – копродукция с Дворцом фестивалей Баден-Бадена (Festspielhaus Baden-Baden), причем премьера в России прошла на полгода раньше, чем в Германии. Режиссер Филипп Химмельманн тоже ставит всю трилогию Моцарта--да Понте. Из этой трилогии Курентзис выбрал для Перми лишь одну среднюю часть. Но если в Баден-Бадене три спектакля идут в одной декорации, то на Урале сценография разная. В «Cosi fan tutte» царило беспримесное рококо, публика наслаждалась ясной картинкой и не особенно ломала головы. В нынешнем «Фигаро» процент условности гораздо больше.
Зрителям нужно догадаться, что действие происходит в раю.
Художник-постановщик Йоханнес Лайакер соорудил на сцене квадратный помост, на котором происходят все события. В углу помоста растет одинокое дерево – то самое, с которого женщиной по имени Ева было сорвано запретное яблоко. В мире «Свадьбы Фигаро» с древом познания обходятся непочтительно: к стволу крепят веревку для сушки белья, а крону используют как наблюдательный пункт. Райский сад окружен хрупкими стеклянными стенами, внутри которых проходит длинный «безумный день».
Стекло – символ многообразный. Это и замкнутый сам на себя – и на любовные игры – мирок.
И знак непрочности: к началу последнего акта, когда отношения героев из комедии перерастают в нешуточную драму, стены зияют проломами. А чтобы показать вневременной характер всех граней любви, занавес и задники покрыты снимками звездных галактик — спереди черный с белым негатив, сзади белый с черным позитив. Так камерная вроде бы история приобретает космические масштабы.
Костюмы героев сшиты из экологически чистых материалов: в раю не бывает синтетики.
В начале персонажи предстают в черном или белом грубом льне, сшитом по современным лекалам. Чем ближе к финальному групповому розыгрышу и к счастливой развязке, тем больше художник по костюмам Флоранс фон Геркан добавляет старинных примет: наряды XIX века снабжаются изысканными корсетами и широкими фижмами с цветочным орнаментом и изображениями невиданных зверей.
По замыслу Курентзиса, Моцарт в «Свадьбе Фигаро» — нечто искристое и пламенное, этакое «барокко с бурей».
Звуки оркестра полны экспрессии и ритмических скачков, не говоря уже о фигуре дирижера: смотреть, как именно, с какими динамическими проявлениями Курентзис дирижирует, значит наблюдать его сольный современный танец. Актерская игра персонажей по замыслу тоже полна бурлящих нюансов: тут весь спектр гримас (от восторга до гнева), диапазон физических влечений (от невинного флирта до почти грубого секса) и палитра психологических изысков (от опустошенности и разочарования до ощущения полноты бытия).
Режиссер остроумно обыгрывает тот факт, что это опера: персонажи обольщают друг друга не только эротическими ужимками и нежными словами, но и самим звуком голоса. Стоит Керубино (гречанка Теодора Бака) запеть, как Розина и Сюзанна, очарованные «юношеским» меццо-сопрано, склоняют головы на плечо смазливому пажу. А когда упомянутые дамы поют нежно-элегический дуэт в ночном саду, они так проникаются атмосферой любовного томления, что едва не падают в объятия друг друга.
Другое дело, что не все исполнители пели и играли так, что увидишь — и никогда не забудешь, хотя пермский театр провел международный кастинг и пригласил в «Фигаро» много западных певцов. Собрали два состава. В том, который довелось услышать, был превосходный Фигаро – американец Кристиан Ван Хорн, высоченный и худой бас-баритон, с обольстительным глубоким голосом и прекрасным итальянским языком. Забавный контраст ему составил Альмавива – коренастый светловолосый пермяк Максим Аниськин, певший по-русски громко и смачно, «открытым» звуком, но по-своему убедительно:
такой вот у нас граф — вальяжный барин.
Менее впечатляющим был женский состав: в голосе Розины (итальянка Раффаэлла Миланези) чувствовались и неровность, и напряжение, а прелестный камерный голосок Сюзанны (гречанка Фани Антонелу) стоит назвать именно уменьшительно-ласкательным словом: вокалу часто не хватало объема и силы, чтобы заполнить зал пермского театра.
В будущем сезоне в Перми обещан моцартовский «Дон Жуан». Уральский театр с гордостью сообщает, что «все три совместных творения великого композитора и великого либреттиста впервые в России будут поставлены на сцене одного театра с участием звезд мировой величины».
Идея, что и говорить, славная. Вот только финальный режиссерский прием «Свадьбы Фигаро» останется без продолжения. У Химмельмана в спектакле внешне все как положено: играют свадьбы, граф с женой мирятся, Фигаро с Сюзанной держатся за руки — вроде бы жизнь наладилась. Но тут из-под колосников падают листья, осыпавшиеся с райского дерева.
Было лето любви, но оно закончилось.
Дальше, в «Дон Жуане», осень и зима. Но это будет в Баден-Бадене. А что сделает знаменитый Питер Селларс, который будет ставить в Перми оперу про испанского распутника, неизвестно. В любом случае интерес к проекту обеспечен. А слова «Моцарт в Перми», написанные с явно уважительным оттенком, стали эффектным финалом для многих журналистских статей.
