Переживание секса

У нас очень неглубокая историческая память. Говоря проще, мы ничего не помним. Мы даже не помним, какими мы были сами всего несколько лет назад. А уж какой 100 лет назад была наша история, чем 150 лет назад жили наши предки, и подавно не понимаем. В этом плане люди XIX века обладали гораздо более глубокой исторической памятью, и когда рассуждали о событиях прошлых, учитывали исторический контекст.

Это я к чему? Это я к тому, что ведь сто лет назад никакого оргазма у женщин не было. (Ага. Как и секса в СССР. Ну ведь правду дама сказала в эфире знаменитого телемоста Ленинград-Бостон в 1986 году). Не было этого дискурса. Не было это востребовано, не было это осознано как потребность, это не обсуждалось. Эпикурейцы, провозгласившие культ наслаждения, не до конца доработали этот вопрос. Тема сисек осталась не раскрыта.

Тема удовольствия в отношениях была немыслимой, невозможной, ненужной. Потому в пуританской России прошлого никакой оргазм женщине не был положен. И не осознавался ею как что-то желаемое.

Традиционное общество было довольно сбалансированным. При том, что равноправия никакого не было даже на уровне запроса. Женщина должна была быть чиста и невинна. Мужчина — нет. От мужчины требовалась чистота другого характера: честь, род... Но читать сейчас о прошлых унижениях женщин — так это даже у меня сердце щемит. Вспомним, что Гретхен проклинает её собственный брат за то, что она поддалась чувству, в то время как Фауста за соблазнение никто и не думает осуждать. Мужчина соблазняет — женщина должна устоять. Таков расклад.

Но уже на рубеже XIX и XX веков отсутствие права на полноценную сексуальную жизнь у женщины давало о себе знать. Вспомним «Крейцерову сонату». Сексуальное неравенство и полная невозможность супругам иметь полноценный сексуальный контакт привели между прочим к убийству. Сколько тогда писем пришло Толстому! Что вот, мол, дорогой Лев Николаич, наконец-то вы выразили, так сказать...

Женщин Петербурга и Москвы (городов, находившихся под тлетворным влиянием Запада) уже вовсю пронизывали любовные токи, но в результате любовная жизнь тогдашних мужчин и женщин заканчивалась убийством самки.

Весь сексуальный опыт мужчина мог получить только у проститутки. Ходить к проституткам было принято у дворян. Это было нормально и модно. «Ходить к девочкам» и ходить в тайное общество — это же почти одно и то же. Оба хобби были одинаково достойным занятием. И декабристы, и петрашевцы спотыкались на этом пороге, пороге публичного дома.

Потом этот мужчина женился на совершенно неопытной женщине и — страдали оба. И вот, столетие тому назад женщина стала бороться. За два своих основных неотъемлемых права. Право на голос. И право на оргазм. О том, что на рубеже веков это уже было осознано как проблема, говорит тот простой факт, что психоанализ явил себя миру как идея пансексуализма. Всё — секс! — сказал Фрейд и произвел фурор. Фрейд признан всеми как классик. Почему же сейчас уже не лечат терапией по Фрейду? Потому что он оказался неправ? Конечно, нет.

Просто общество времен Фрейда страдало именно от неврозов сексуальности. А после сексуальной революции ситуация изменилась. Теперь людей лечат от неврозов отсутствия смысла.

Но не будем дальше увлекаться этой трагической диалектикой...

Дальше был СССР. Там баланс семейной жизни супругов поддерживался необычным образом. Институт брака поддерживался институтом измены. Но не только. Также институт брака поддерживался парткомом.

Будем честны, наши папы изменяли нашим мамам. Так было принято. Советский сексуальный эталон «Про советскую семью образцовую» уморительно и точно выписан в песне Галича «Красный треугольник», хорошо известной по фразе: «А из зала мне кричат — давай подробности!» Советская женщина смотрела на секс как на «мужу зачем-то надо». Муж ходил на сторону.

В лексике советского человека слов для обозначения измены — как у эскимосов синонимов слова «снег».

Эскимосы изощрены в описании зимних погодных условий. Советские сапиенсы были изощрены в осуществлении и обозначении прелюбодеяния. И сочинении про это анекдотов. Зато (!) на неверность мужа можно было пожаловаться в партком. Партком призван был вернуть мужа в семью. Разваливающийся институт брака поддерживала своими советскими скрепами не что-нибудь, а сама партия.

Песня Галича точно описывает ситуацию, в которой после «ты людЯм все расскажи на собрании» и после «на жалось я их брал», все равно «залепили строгача с занесением», то есть лишили премии, ударили рублем. После этой расправы герой песни Галича сразу же — еще слезы раскаяния не высохли — бежит к любовнице: «И тете Паше говорю, мол буду вечером». На что она ему: «с аморалкою нам, товарищ дорогой, делать нечего».

Аморалка! Венец творения советской этической системы! Аморальное поведение каралось. Советский социалистический лживый Союз очень заботился о моральном облике своих членов. Ходить налево было надо! Но надо было по-тихому.

А сегодня браку верная сестра — измена — ушла вместе с самим институтом брака. (Не говорю про богачей и их секретарш.) Но в среднем… раз сохранять брак любой ценой теперь без надобности, то и изменять теперь без надобности.

Можно и с собственной личной женой все выяснить в сексуальной сфере, и к семейному психотерапевту в случае чего смотаться. А если брак выдохся, то и изменять не нужно — можно просто развестись.

Общество потребления сменилось обществом переживания. Современный человек потребляет эмоции и переживания, а не достижения и статус, как раньше.

Это мои личные наблюдения, но мужчины моего возраста и моложе меня — та-дам — перестали изменять женам! Разбой! Пожар! Подрыв устоев! Последнюю скрепу, можно сказать, вынули!