Денис Драгунский об идеологии, которая строится на проклятиях революции и тоске по советской власти

Когда Юлию Цезарю понадобилось перейти Рейн, он построил через него мост, а потом, хорошенько потрепав германцев, отвел войска на свою сторону, а мост на всякий случай разобрал («Записки о галльской войне», 4, 16 – 19).

Мы разбирали это происшествие на уроках латыни. Но, разумеется, не военно-инженерные достижения Цезаря, а некое семантически-грамматическое явление. «Дело в том, — объясняли нам, — что слова «Цезарь построил/разобрал мост» не следует понимать буквально. Цезарь приказал, чтобы мост построили, а потом повелел его разобрать».

Конечно, эти объяснения были излишними. Мы всё прекрасно понимали, и никто из нас не воображал себе Цезаря с плотницким инструментом в руках, в одиночку возводящего огромный деревянный мост.

Возможно, в этих объяснениях отражался свойственный советскому образованию «классовый подход». Императора принципиально низводили с пьедестала.

Цезарь не строил мост, Людовик-Солнце не строил Версаль, и даже Петр Великий не строил Санкт-Петербург. Это делал простой трудовой народ под присмотром всяких центурионов и десятников. Была такая идеологическая мода, начатая, кажется, Горьким. Этот замечательный писатель на полном серьезе критиковал строку Пушкина, обращенную к поэту «Ты царь: живи один». Горький объяснял, что царь не может жить один, он живет, окруженный толпой челяди: слуг, придворных, стражников; царь сам от них сильно зависит, и всё такое прочее.

Пусть так. Хотя, конечно, роль Цезаря не следует преуменьшать. Если бы не его приказ, то сам собой мост ни за что бы не появился. Но, с другой стороны, нельзя упускать из виду и рядовых солдат из римского стройбата. В одиночку Цезарь бы не справился.

Мост между прошлым и будущим – штука еще более важная, чем переправа через вражескую реку. Понимание прошлого, диалог с прошлым – необходимая связь между фронтом и тылом.

Без такого мысленного, идейно-политического моста можно превратиться в «enfant perdu» (дословно «потерявшийся ребенок» — так в старину назывался отряд передового охранения, аванпост, во время боевых действий обреченный на всякие неприятности).

Столетие революции 1917 года отмечено демонстративным невниманием к этому крупнейшему событию мировой истории. Наверное, я всё-таки неисправимый советский человек, и я ждал, что будет какое-то выступление (статья? речь? подробное интервью?) кого-то из руководства страны.

Сто лет назад Ленин написал и обнародовал воззвание «К гражданам России». Почему бы главе государства не обратиться к гражданам России нынешней и сказать: «Сто лет назад было низложено Временное правительство… И вот что получилось через сто лет».

Однако такого официального обращения не было. Хорошо. Я в своих мыслях оставлял резервный вариант: заседание Академии наук с докладами ведущих историков. Презентация большого иллюстрированного тома «Сто лет русской революции». Ну, хоть что-нибудь солидное, серьезное, научное, государственное! Увы. Или к счастью? Не думаю. Потому что нужен надежный мост между «было», «есть» и «будет».

Впрочем, худо-бедно мост появился.

Кажется, что солдаты и Цезарь – то есть народ и власть – строили его отдельно друг от друга. Наш историко-идеологический мост стоит на двух опорах: проклятия в адрес революции (эту сваю забивало государство) и тоска по советской власти (это уже чисто народная мысль, которую не перебьешь ничем).

Меж тем советская власть и революция – это, строго говоря, одно и то же. Великая буча, которая вовсе не кончилась, когда к власти пришел ленинский Совнарком, или когда разогнали Учредительное собрание, или когда закончилась Гражданская война и начался НЭП. О, нет! Коллективизация, «соцреализм», большой террор, пакт Молотова-Риббентропа, депортации народов, борьба с космополитизмом, с неправильной наукой, музыкой, литературой и т.д. и т.п. – все это была бесконечная (чуть было не сказал «перманентная») революция. В первоначальном смысле слова revolutio: переворачивание и переиначивание всего на свете. Здравого смысла в первую очередь.

Смешно, что любые попытки обратиться к здравому смыслу, к закону и праву, к мировому духовному наследию, да просто к интересам рядового человека – в советские времена назывались как? Правильно! Контрреволюцией.

И выступление Венгрии против СССР, и чехословацкий социализм с человеческим лицом, и всевозможное отечественное диссидентство (демократическое, монархическое, почвенническое, западническое, религиозное – какое хотите) – что это было? Контрреволюция.

Помню, как уже в послегорбачевские времена по телевизору делился пережитым товарищ Гидаспов, недолгое время (с июля 1989 по август 1991-го) первый секретарь Ленинградского обкома КПСС. «Вот, — говорил этот товарищ, — продуктовый дефицит нарастает, просто в прямом смысле есть нечего, народ недоволен, народ бурлит, и я думаю: кто-нибудь, в конце концов, бросит кирпич в стеклянную витрину, и всё! И начнется контрреволюция!»

Товарищ Гидаспов, надо сказать, был крупным ученым, лично благородным и отважным человеком. Однако и он был убежден, что власть Политбюро – это, извините, «революция». А народный протест – наоборот, «контрреволюция».

Революция была фетишем советской пропаганды. Нынешняя российская власть немало потрудилась, чтобы смыть с самого этого слова романтический лоск, чтобы превратить революцию в результат сговора мировой закулисы с отечественными авантюристами. Ну и что в итоге?

Идол рухнул, но его осколки разлетелись в стороны, превратившись в благоговейную ностальгию по советской власти.

Хотя тридцать лет назад все воспринималось диаметрально иначе: пошлость, застой, ложь, коррупция, нищета и бесправие советской реальности – в сознании людей противопоставлялось чистой романтике и великой правде Революции (именно так, с большой буквы). Отсюда бесконечные анекдоты о воскресшем Ленине, который то убегал из Мавзолея в Швейцарию готовить новую революцию, то шестом промерял Москву-реку против Кремля, чтобы приплыть на крейсере «Аврора».

А вот теперь – все наоборот.

Революция – это, оказывается, величайшая трагедия народа, это грязь, кровь, подлость и предательство. А вот советская власть от Сталина до Брежнева (то есть реализация трагедии, грязи, крови и подлости) – это утраченный рай социализма, справедливости и нашего вечного «в тесноте (в нищете, в бесправии) – да не в обиде». Потому что в этом положении – все, включая члена Политбюро, которого завтра могут расстрелять, а его семью в лучшем случае сослать.

Очевидно, сознание равенства в бесправии очень греет народную душу.

Поклонники советской власти говорят: «В СССР были построены заводы, шахты, прииски, ГЭС и ТЭЦ, и вообще вся тяжелая промышленность, которой сейчас владеют воры-олигархи». А кто ими тогда владел? Кто был выгодополучателем всей этой — по большей части военной — промышленности? Народ, что ли?

Нет, друзья мои. Народ загибался на вредных производствах, получал скудный прожиточный минимум и стоял в очередях – на квартиру и за свеклой. И все для того, чтобы советская партийно-хозяйственная верхушка ездила на персональных машинах, жила в огромных квартирах и дачах, получала огромные зарплаты и неденежные льготы, отдыхала бы на «цековских» и «совминовских» курортах, лечилась бы в больницах «четвертого управления Минздрава СССР», и т.д. и т.п.

Почему большевики – в полном противоречии со своими предреволюционными обещаниями – установили несменяемую власть своей партийной элиты? Да потому что они в первые же месяцы своей деятельности наделали таких дел, насовершали столько преступлений, что в случае мирной смены власти их тут же ждал бы суд, следствие и, возможно, суровые приговоры. Так что им – исключительно ради спасения собственной шкуры – приходилось просто зубами держаться за власть.

Только ради их благосостояния и личной безопасности строились все эти заводы, продукция которых (как писали советские же газеты) в большинстве своем ржавела на складах, потому что была никому не нужна. О, советское «перевыполнение плана»! Лучезарный идиотизм, доказывающий, что на самом деле никакого «планового хозяйства» в стране не было, а было удовлетворение ведомственных чиновничьих амбиций ради блага советских олигархов – то есть партийно-хозяйственной верхушки.

Вот поэтому в стране, запустившей первого человека в космос, большинство деревенского населения ходило на яму и не имело паспортов, а в магазинах нечего было купить ни поесть, ни надеть.

Дефицит, очереди, скудость и недостаток жилья, неразвитость инфраструктуры. Не говоря уже о мелких гражданских свободах, цензуре, закрытости страны.

В нынешней России многое принадлежит богачам и чиновникам, теперь они вместо советского «партхозактива». Многое, но не всё. Положение народа изменилось радикально к лучшему. Приватизированные квартиры, ипотека, кредиты, доступные автомобили, разнообразие продуктов питания и промтоваров, возможность работать, как умеешь и можешь, не рискуя быть обвиненным в «нетрудовых доходах», а также мелкие гражданские свободы, типа читать и смотреть, что хочешь, и выехать на отдых за границу без утверждения на партбюро.

Так что налицо просто грандиозный прогресс. Народ впервые за 80 лет стал выгодополучателем экономического развития. А до того он лопал гордость и запивал чувством глубокого удовлетворения по поводу новой очереди ГЭС, за что новый замминистра получал новый коттедж в охраняемом поселке «Заветы Ильича».

Ах, если бы пропагандистский аппарат власти подробно и внятно объяснил это людям! Но увы. В 1990-е этого не было сделано. Трудно понять, почему; возможно, наши отважные реформаторы были вместе с теми самыми плоскими марксистами, верящими в «базис и надстройку».

Помню печально знаменитую фразу Гайдара: «Мы не унизимся до агитпропа; вот начнется экономический рост, и люди сами все поймут». Рост начался, но люди не поняли.

И в 2000-е, и в 2010-е социальная опора власти – это люди, перепуганные свободой. Увы, многие продолжают считать, что в СССР жилось лучше, чем сейчас, и поэтому не худо бы вернуть бывшие союзные республики. А это – мост в никуда. Вернее, известно куда – туда, где нет в буквальном смысле ничего. В том числе печали и воздыхания. Но это не утешает.