Цивилизация
Точную дату — 14 августа — спустя 15 лет помнят, наверное, только в Грузии и в Абхазии. В тот день началась абхазская война, но она была не первой в этом ряду. 92-й вообще был поразительно щедр на подобные начинания. В июне грянуло в Приднестровье, запомнился тот год и в Южной Осетии, и в Карабахе, где все формально началось немного раньше. С расстояния в 15 лет мелочи и интриги уже незаметны, важным осталось лишь одно: все, что было до этого и что послужило импульсом для тогдашнего сепаратистского резонанса, — история ушедшая. Все, что было после, — та история, в которой приходится жить, напоминанием чему служит невесть откуда, словно к юбилею, прилетевшая в грузинское село бомба.
Имеется, конечно, соблазн счесть, что сюжет с этой бомбой не больно-то и отличается от чуда абхазской авиации, бомбившей тогда грузинские позиции. И что история, на самом деле, непрерывна, а если и прервалась, то лишь для того, чтобы зайти на тот же круг, с которого начиналась. Если бы речь шла, скажем, только о юбилеях приднестровской или югоосетинской войны, спорить было бы труднее. Но в том-то и дело, что прошедшие 15 лет вобрали в себя много больше, чем бесплодные полемики на тему права наций на самоопределение.
Тогда многим казалось, что явление, собирательным образом которого можно считать Абхазию, — всего лишь агония рухнувшей державы, и в соответствии с этим к нему и следует относиться. Тем более что поначалу так оно действительно и было. За каждым сепаратистским режимом маячили знакомые московские фигуры, и впору было радоваться, что эта батальная география не расширилась за счет Крыма и говорящей по-русски северо-западной Эстонии. Да и сами эти режимы не скрывали того, что являются прямым продолжением советской партноменклатуры. За исключением, может быть, Карабаха, но и тамошние лидеры впоследствии вполголоса признавали, что не без выгоды для себя позволяли себя использовать.
Протекавший параллельно распад Югославии пусть и происходил с обратным знаком, тем не менее, не опровергал гипотезы о том, что миру просто приходится иметь дело с болезнью распада последних империй, стало быть, явление это все равно временное и никак не системное.
А потом случились Босния и Косово. И оказалось, что это уже не так и важно, как все начиналось — номенклатурно или ради спасения от Милошевича. Законы сепаратистского развития оказались примерно схожими и для Абхазии, и для Косово, и даже для Чечни. Сначала — непреложное: мятежный порыв, победа, начинающиеся на следующий день перестрелки между самими победителями и как результат — превращение в государство-гарнизон, со всеми особенностями казарменной жизни для населения и бонусами для коменданта.
Все так было и в Абхазии, и в Карабахе, и в Южной Осетии, и в Приднестровье. Двое последних так в этом состоянии и застыли. Можно говорить о стечении обстоятельств, о личностных факторах, о стартовых возможностях. Но сравнение выразительно: при всех сходствах и при всей объективности законов сепаратизма есть развилка, которую одни, пусть с грехом пополам, проходят, а другие — нет. Абхазия и Карабах прошли. И пусть Армения самым недвусмысленным образом участвует в выборах карабахского президента, пусть Сухуми при каждом удобном случае напоминает о своей мечте быть навеки с Россией,
даже в условиях формального несуществования сепаратистский режим может стать более или менее состоявшимся и даже сравнительно демократическим государством.
И даже без помощи ОБСЕ, ООН и натовского контингента. Тем самым доказав, что привычный жанр политического ландшафта принципиально изменился.
Выжить в одиночку не может никто. Но про наиболее удачливых уже можно сказать почти наверняка: Карабах больше никогда не будет Азербайджаном, точно так же, как Косово — Сербией, а Абхазия — Грузией. Ни под каким видом. Дело даже не в остаточной ненависти. Скорее наоборот: растет поколение тех, кто про эту ненависть знает только по рассказам, но для кого былая административно-территориальная принадлежность — такая же история, каковой для юного латыша станет случайно уцелевший серпасто-молоткастый паспорт отца.
С чего вдруг это поколение соберется под власть государства, которое оно искренне и без запальчивости считает соседним?
И счастливчики стучатся в двери мира признанных и равноправных. Места им там по-прежнему не находится, даже самым везучим косоварам приходится продираться через корневую систему вестфальского мироустройства и причуды национального самосознания бывшей метрополии. Она, впрочем, дает понять, что ее готовность к новой реальности — вопрос времени, пусть и очень продолжительного, и грамотной торговли, пусть и чрезвычайно взыскательной. По итогам этой торговли, возможно, извлекут соответствующий опыт Азербайджан и Грузия. Речь идет о странах, которые еще очень долго будут путаться в дебрях своего самоутверждения. Но общая инерция рано или поздно выведет их к своей развилке: либо жить в одиночестве уходящей реальности, либо со всей возможной выгодой инвестировать в свое будущее то, что им и так не принадлежит. И, надо полагать, раздумывать на этой развилке они будут не слишком долго. Для нас же вопрос этих инвестиций не стоит.
За минувшие пятнадцать лет Москва так и не ответила себе на вопрос, ради каких родственных чувств ей Абхазия.
То есть ответ был дан с ходу, еще тогда, в полном сиюминутном соответствии с особенностями 1992 года. С тех пор во всех непризнанных республиках сменилась власть, причем в ряде случаев совсем не так, как хотелось бы Кремлю. Сменилась власть во всех бывших метрополиях, и они от этого ближе, мягко говоря, Москве не стали. Тогда, благодаря впечатляющим успехам абхазской авиации, Грузия согласилась вступить в СНГ. И хотя к успехам последнего это согласие ровным счетом ничего не добавило, по крайней мере в том нажиме имелась хоть незатейливая, но логика. В начале текущего тысячелетия, то есть на заре нынешней кремлевской генерации, казалось бы, стало обнаруживаться понимание того, что былые резоны обходятся куда дороже, чем иллюзорные выгоды, и даже в сухумских кулуарах с некоторой тревогой обсуждали: что будет, если Москва и в самом деле уйдет? А потом все снова вернулось на старые круги. Стремление политических пращуров образца 1992-го удержать расползающееся величие теперь реанимируется в форме всенародного разжигания огней святого Эльма.
И требованием признать вариант Ахтисаари прецедентом для Абхазии — и одновременной угрозой заветировать его в Совбезе ООН, дабы никакого прецедента не случилось.
В Москве ведь давно догадались, что за прошедшие 15 лет Абхазия к этому прецеденту подготовилась гораздо лучше.
