Цивилизация
За последние тридцать лет традиции крупных рок-концертов несколько изменились. Кое-какие вещи, бывшие совершенно обычными до распада Van der Graaf Generator, в наше время не приняты.
Проще всего намекнуть на длинноты. В наше время, когда в голове у среднестатистического представителя публики умещаются только совсем коротенькие простенькие мысли, обычная длина песни на альбоме – 3,5 минуты, на концерте – 4,5. Сложносоставные композиции длиной 20 минут – редкость по нынешним временам и встречается только у совсем уж отпетых прог-рокеров, выходцев из прошлого. Нельзя сказать, что Питер Хэммилл и его веселые седые друзья совсем об этом не знают – вот и на их последнем, пост-воссоединительном альбоме композиции в среднем 8–9 минут, но ведь в первом за последние тридцать лет концертном туре надо играть как раз старое! В итоге получается конфуз.
Фотографам по традиции разрешают снимать первые три, потом в ужасе крестятся и говорят: «Первые две песни», а это добрых полчаса.
Или вот еще: на современных рок-концертах не принято солировать всем одновременно. Этому правилу, вообще говоря, несколько сотен лет: один солирует, другие аккомпанируют, потом можно поменяться. Как раз тридцать – тридцать пять лет назад, во время симфонико-авангардной арт-рок-революции, это правило было пересмотрено: появилась возможность играть четыре соляка одновременно, одному музыканту солировать в течение всего выступления без перерыва, импровизировать в разных тональностях, разных ритмах и разных песнях одновременно – и все это считалось проявлением тонкого вкуса и большого ума.
К началу восьмидесятых в связи с общей музыкальной деградацией от этой свободы пришлось отказаться, но Van der Graaf как раз тогда распался, и это несчастье прошло мимо них.
Van der Graaf Generator устроили в Театре эстрады грандиозный концерт. Питер Хэммилл, щупленький седенький мальчик, выгибался дугой перед микрофонной стойкой, время от времени брал в руки гитару и играл гремящими аккордами, садился за электронное пианино и даже играл на нем. Напротив него за двумя «Роландами» сидел Хью Бантон (раньше он играл на «Хаммонде», но вы когда-нибудь пробовали его возить?) и ногами перебирал органную педальную клавиатуру, которая выполняла роль бас-гитары. Очевидно, что нанять недорогого сессионного бас-гитариста было бы не слишком дорого, а результат получился бы по крайней мере не хуже, да и Бантон был бы менее похож на приколотого булавкой паучка, но тогда это был бы уже не Van der Graaf. Саксофонист Дэйв Джексон, прикрывавший лысину своим традиционным, с основания группы заведенным кожаным картузиком, солировал не переставая и время от времени играл на двух саксофонах одновременно. В принципе этого можно было бы избежать, допустим, если бы использовать на сцене «примочку» для производства живых сэмплов. Но еще перед концертом Хэммилл заявил в интервью какой-то телекомпании, что у них нет ни одного сэмплера на сцене, что все, что они делают, – необычное сочетание обычных инструментов, двух комплектов клавиш, саксофонов и барабанов.
Барабанщик Гай Эванс, совсем бритый, похожий на пожилого докера, держал палочку пальцами, как довоенный джазмен, и время от времени играл какую-то совсем другую, отличную от всех остальных музыку.
Но самым поразительным, настоящим откровением был голос Хэммилла.
Есть множество рок-музыкантов, у которых нет голоса, которые не умеют петь. Некоторые из них при этом гении: Лу Рид, который просто разговаривает под музыку, Ник Кейв орет, Том Вейтс хрипит и рычит утробно. Хэммилл выдает рулады, своим, как он сам сказал, «драматическим голосом» выдает сложные смысловые системы. В записи это довольно интересно звучит, но старость не радость – голос он потерял полностью, аплодировать тут можно только беззастенчивой храбрости, с которой этот ужас демонстрируется публике.
Я очень боялся, что сошел с ума и один напряженно разглядываю мантию королей арт-рока, пытаюсь ее обнаружить и боюсь крикнуть: «Голый!» Были, впрочем, подслушаны разговоры взрослых и очень прилично одетых мужчин, удивлявшихся отвратительному, «как в какой-то трубе», качеству звука, странному голосу Хэммилла и, вообще, «а тех ли привезли?!».
Но большей части публики все понравилось. Мир вообще состоит из мазохистов. Главный фокус, главный конфликт этой группы заключается в том, чтобы время от времени кидать публике кость, кусочек чего-нибудь лаконичного, внятного, какую-нибудь мелодию, или ходик, или рифф, а потом хоронить это под водопадом абсурдных звуков, полифоническим нагромождением чепухи, свеженького деконструктивного авангарда.
Этот концерт, так же как и все прочие выступления воссоединившихся классиков арт-рока, закончился стоячей овацией благодарной публики.
И она, и мы все можем поставить в своем сердце еще одну галочку: и эти тоже к нам приехали, выступили перед полным восторженным залом и благополучно укатили.
