Цивилизация
В понедельник, 19 ноября, в «Политехническом музее» состоялся показ фильма «Гельветика» Гари Хаствита — это первая часть «дизайн-трилогии», в которую входят также «Objectified» и «Urbanized». Первая лента посвящена одноименному шрифту Helvetica и его влиянию на наш мир, вторая рассказывает о промышленном дизайне, а третья — о дизайне городской среды: архитектуре и урбанистике. Перед первым показом Хаствит также прочитал лекцию о краудфандинге — набирающем обороты способе финансировать проекты, собирая деньги в интернете. Во вторник и среду режиссер представит два следующих фильма трилогии и ответит на вопросы зрителей. Режиссер Гари Хаствит рассказал «Газете.Ru» о воздействии шрифтов на наше восприятие информации, о влиянии Олимпийских игр и торговых центров на развитие городов и их повседневную жизнь.
— Почему вы решили прочитать лекцию о краудфандинге, а не, например, о городской среде или дизайне?
— При помощи краудфандинга я собрал деньги на фотопроект, над которым работаю сейчас, и мой последний фильм «Urbanized» частично был профинансирован тем же способом. Так что, когда перед визитом в Москву я обсуждал программу с ребятами из Beat Film Festival, мы решили, что это отличная тема для лекции, потому что в России появился интерес к этому явлению. Разговор пойдет не только о моем личном опыте, но также и о других примерах «народного финансирования» — в искусстве и не только, о текущем состоянии и перспективах. Для меня краудфандинг это не только и не столько способ найти деньги на проект, сколько способ непосредственного вовлечения людей в его создание. Мы собираем не только деньги, но и информацию. Я задавал в интернете вопрос: «Кто знает интересные урбанистические проекты в своем городе?». И получал большое количество ответов, которые потом использовал в работе над фильмом. Так зрители, аудитория вовлекаются в создание произведения, становятся участниками этого процесса.
— Вы в Москве уже неделю фотографируете какие-то городские пространства вроде Олимпийской деревни: это часть текущего проекта, который вы упомянули?
— Да, он называется «Олимпийский город», и я работаю над ним в соавторстве с еще одним фотографом Джоном Паком. Мы путешествуем по городам, которые в прошлом принимали Олимпийские игры, документируя то, что осталось от олимпийских объектов. Так что эту неделю делаю снимки по всей Москве, а потом отправлюсь в Пекин. Это наблюдение за тем, как Игры изменили город. Как постройки и пространства, речь идет не только о спортивных сооружениях, используются в настоящий момент: превращены ли в фабрики, разрушены или что еще? В каком-то смысле это продолжение фильма «Urbanized»: история про факторы, которые меняют город, и один из них — это «зрелище», большое событие, собирающее стадионы, затеваемое как масштабный проект. Меня и Джона Олимпийские игры всегда в этом плане интересовали.
— Игры всегда порождают множество разговоров о том, как они оживят среду и экономику города, станут импульсом для развития и так далее. В то же время они становятся все дороже и дороже. Исследуя последствия, вы к какому выводу приходите: работает ли эта схема?
— Это зависит от того, в чем город действительно нуждается. Не знаю, можно ли доказать, что Восточному Лондону действительно пригодилась новая арена. Хотя в этом случае как раз много говорили о том, что этой части города нужно развитие, что там одна сплошная пустошь, а Олимпийские игры — прекрасный повод для обновления не самого живого района. Но в целом не могу сказать, что такие проекты оказывали бы положительное влияние на места реализации. Я всегда с подозрением отношусь к большим зрелищам, к грандиозным проектам, потому что считаю, что большая часть положительных изменений в городах происходит на локальном, низовом уровне: от квартала к кварталу. Хорошие пешеходные дорожки не так впечатляют, как Олимпиады, но они точно нужны. Нужно думать о городе на микроуровне: о том, как люди используют его повседневно, как можно улучшить их опыт проживания в нем. Думаю, это приносит больше пользы, чем строительство нового стадиона или исполинского объекта недвижимости. Тем не менее интересно наблюдать те случаи, когда город получал то, в чем действительно нуждался. Я был в Мехико прошлым летом: до Игр у них не было большого стадиона, не было плавательных бассейнов, много чего не было — и спустя 50 лет все построенное до сих пор активно используется.
— Я провел значительную часть детства в бассейнах Олимпийского комплекса в Измайлово.
— Правда? Здорово. Это как раз положительный пример. Еще я съездил в вашу Олимпийскую деревню и обнаружил там вполне живой район, который не выглядит находящимся в упадке или, тем более, заброшенным. Нужна временная дистанция для того, чтобы понять, как олимпийское строительство повлияло на город. Мы собираемся снять 15 городов — можно будет сравнить, но тут надо оговориться, что, поскольку проект у нас фотографический, то там не будет аналитики. Только снимки, в которые каждый сможет вчитать собственные впечатления. Более импрессионистская работа получается, чем в кино.
— К вопросу о сравнении: вы же смотрите на города, которые посещаете, не как обычный турист — что можете сказать о Москве?
— Я уже приезжал сюда с «Гельветикой» в 2008 году и просто поражен тем, как изменилась ситуация с движением транспорта за прошедшие четыре года: кажется, она стала еще хуже, что совершенно невероятно! Ну и мой личный опыт пешехода здесь тоже заслуживает отдельного комментария. Мы привезли мою десятимесячную дочь и пытались перемещаться по городу с коляской — это безумие. Попасть с коляской в метро почти невозможно. Попытка спуститься по эскалатору — экстремальное занятие. Транспорт, город просто не приспособлен для человека. Город скорее рассчитан на машины, но, судя по тому, что я вижу, число машин увеличивается с каждым годом, так что автовладельцам тоже несладко приходится. Почему город не предоставляет альтернативы? Конечно, автовладельцам, как и всем, не нравится, когда им указывают, что делать, но они заинтересованы в том, чтобы передвижение по городу упрощалось. В Москве же, например, полностью отсутствуют условия для поездок на велосипеде. Я живу в Нью-Йорке и еще пару лет назад вовсе не был заядлым велосипедистом, но потом у нас стали строить более широкие и удобные велодорожки, как в Копенгагене. И это мгновенно и полностью изменило мой способ перемещения по городу: теперь я все чаще и чаще отправляюсь куда-то на двух колесах. Да, в Москве возникает вопрос про зиму, но речь ведь идет всего лишь о краске на асфальте. Не нужно вынуждать людей пользоваться каким-то одним типом транспорта. Нужно предоставлять выбор, чтобы каждый мог подумать: «Так, что будет удобнее сегодня: машина, велосипед или автобус?».
— У нас часто говорят, что автомобильные дороги и без велодорожек перегружены, но Нью-Йорк ведь тоже весьма нагруженный автомобильным движением город — как там возможны велосипеды?
-— Нужно предложить людям воспользоваться чем-то для них новым и неочевидным. Эффект не обязательно наступит сразу, но надо определиться с задачами. Если вы отдаете приоритет автомобильному движению — стройте больше дорог и парковок. Если хотите разбавить его велосипедами — развивайте соответствующую инфраструктуру. Возможно, пару лет мало кто будет ею пользоваться, но со временем поведение и привычки людей начнут меняться. В Нью-Йорке, как и в Москве, много людей и машин, развитая система метро, но и велосипедам нашлось место. Люди увидели новые варианты построения своих маршрутов и оценили преимущества. И это не только транспортный вопрос — это вопрос социальной справедливости: у многих не хватает денег не только на машину, но и на постоянное пользование общественным транспортом. И если ты работаешь в городе, а живешь за городом, то тебе нужно как-то решать эту проблему. В фильме «Urbanized» есть сюжет про то, как в Боготе (Колумбия) построили длиннющий «хайвэй» для велосипедистов, который связал окраины с центром.
— А есть какие-то базовые, общие для богатых и бедных, развитых и отсталых городов принципы?
— Да, нужно всегда задаваться вопросом: «Это, правда, то, что хотят жители этого города? Они, правда, хотят еще один торговый центр?». Может, большинство москвичей действительно мечтают в первую очередь только о новом торговом центре. Тогда нет вопросов, надо строить. Но проекты не должны спускаться сверху вниз: ни власть, ни бизнес не должны навязывать свою картину города.
— Но люди не всегда заранее осознают причинно-следственные связи между торговыми центрами и, например, пробками...
— Именно поэтому, полагаю, людям полезно образование в области урбанистики. Немногие задумываются о том, как все устроено. Большинство рассуждают так: «У меня есть работа, мне надо добраться до работы, мне надо добраться обратно домой, мне надо заехать за продуктами, мне надо кормить детей, мне надо оплачивать счета...». И они не думают о более общей картине, о том, как устройство города в целом связано со списком их личных проблем. Или думают, что кто-то другой должен за них подумать и все организовать. Но стоит показать людям, как вещи устроены, они начинают проявлять к ним интерес и смотрят на них по-новому. Это одна из причин, по которым я делаю документальные фильмы. Я не стремлюсь сделать их «образовательными», но в процессе работы над ними сам пытаюсь разобраться в интересных мне темах. И фильм — это результат такой попытки, некий артефакт, с ним могут ознакомиться другие, проследовав моим путем. И, кстати, чем больше ты о чем-то знаешь, тем компетентнее твоя оценка того, насколько хорошо нечто в этой области сделано. Это касается и дизайна. Дизайн вообще следовало бы включить в общую программу школьного образования.
— Про городское устройство, полагаю, более или менее все понимают, зачем в нем разбираться. Но, возвращаясь к той же «Гельветике», про шрифтовой дизайн многие скажут: «Зачем мне это? Как это влияет на мою жизнь?».
— Ха-ха, еще как влияет, мы ведь пользуемся шрифтами каждый день, постоянно. У каждого есть любимый шрифт, но мало кто задумывается о том, почему предпочитает, скажем, Arial, а не Times. Каждый неосознанно выбирает то, как выразит себя посредством шрифта. С другой стороны, все это влияет на то, как мы прочитываем сообщение. Меня всегда восхищало, как меняется восприятие информации в зависимости от выбранного шрифта. Человек прочитывает слово и идет дальше, но не осознает, как визуальная подача этого слова могла повлиять на нюансы эмоционального восприятия этого слова. В первую очередь, конечно, это работает в медиа. Представьте словосочетание «Пособие по безработице» в выносе какой-нибудь телевизионной программы. Что такое это пособие? Государственная поддержка самых бедных слоев населения. Но новостная программа, делающая сюжет про пособия, обязательно выберет какой-нибудь грязный уродливый шрифт! Неужели помощь бедным и не слишком удачливым людям это что-то ужасное? А если бы то же самое было написано оптимистично и чисто? Это не теория заговора. Я скорее говорю про стереотипы, которые заставляют выбирать тот или иной способ подачи информации. В том числе и на таком базовом уровне, как выбор шрифта.
— А если отвлечься от СМИ или рекламы, что происходит со шрифтами в повседневной действительности, где они не столько должны порождать определенные чувства, сколько быть удобными?
— Это как раз история шрифта Helvetica, который швейцарцы придумали в качестве образца идеальной нейтральности, сказав: «Давайте не будем воздействовать на сообщение, не будем нагружать его дополнительными оттенками, эмоциями. Сделаем шрифт ясным и прагматичным». Это модернистский идеал. Но сейчас он утратил и этот смысл, потому что все используют его, не осознавая его происхождение. Большинство людей вообще не знают, откуда берутся шрифты — они думают, что они часть Microsoft Word. Мало кто догадывается, что кто-то рисует все новые шрифты, что за каждым стоит история. В фильме мне как раз хотелось сделать невидимое видимым, дать возможность увидеть впервые то, на что люди смотрят каждый день.
