Цивилизация
Письмо активистки Pussy Riot Марии Алехиной из СИЗО вызвало оживление среди сторонников и противников досудебного заключения панк-феминисток. Она жалуется, что в камере холодно и не дают читать. Сочувствующие расстраиваются — это пытка. Люди знающие, сотрудники ФСИН, например, говорят: да какая ж пытка, +16, щели в окнах сделаны для тюремной «дороги», одеяла надо подтыкать умеючи, и вообще скоро в системе тюрем и лагерей наступит полная Европа.
Но эти споры — ничто перед разверзшейся бездной, которая, как выясняется, разделяет вовсе не сторонников и противников Путина, ПЖиВ, судейской системы и прочих еще недавно так популярных маркеров. Вовсе не водораздел, отсекающий отделявших «продавшихся госдепу за печеньку» от союза свежих миллиардеров с Уралвагонзаводом.
Дело обстоит глубже и драматичнее.
На пустом месте, на провокационной выходке российское общество ухитрилось расколоться, разойтись не по привычному «шву», обозначающему раздел между авторитаризмом и свободами, а по каким-то архаичным, казалось бы, давно забытым разломам.
То, что они сильнее привычных для «партии начальников» и противостоящей ей оппозиции способов объясняться, видно просто по языковому накалу. Давно ли предстоятель Русской православной церкви поминал дьявольские козни в своем публичном обращении к пастве? Да практически никогда. Давно ли такую солидарную жестокость, к тому же по довольно мелкому поводу, призывали проявить (и добивались своего) в унисон религиозные и светские авторитеты? Такое ощущение, что дело затронуло нечто большее, чем умели затронуть террористы.
Реакция «с другой стороны» — хотя тут как раз никакой одной стороны нет — не менее обескураживающая. Резонерские голоса тонут в волне проклятий, в которой и не разобрать призывов сгладить конфликт и решить дело полюбовно. Все это представляется свидетельством вовсе не борьбы политических предпочтений, а столкновения мировоззрений. Причем на самом базовом уровне, на котором вместе ужиться не просто сложно, а практически невозможно.
Мы, очевидно, имеем дело с проблемой выживания главных ценностей христианской культуры в столкновении с городской, общеевропейской.
Кто-то решил, что они несовместимы. И тут подвернулся яркий, телегеничный случай, в котором сошлись и «протест», и «богохульство», и симфония государственной репрессии с моралью. Ничего лучше, чем такой подарок судьбы, позволяющий отвлечь от повестки оппозиции, включающей в себя гражданское достоинство и солидарность протестующих, выдумать невозможно.
Это очень удобно. У разномастных оппонентов установившегося и мечтающего продлиться до бесконечности строя нет и не может бы ничего их объединяющего, кроме честности, общественного контроля и достоинства — величин, либо актуальных только в выборы, либо слишком общих и размытых. А тут конкретный случай, за который и вступаться-то было бы излишне, если бы не очевидные полицейские ухватки власти и явные признаки ручного управления. И оппозиция объединяется вокруг незначительного события, а власть мобилизует общественное мнение, показывающее, как оппозиционеры далеки от народа и с каким первобытным наслаждением у нас любят наказывать инакомыслящих.
С точки зрения политтехнологии это операция выигрышная во всех смыслах. В конце концов, начальство сможет выбрать — проявить ли милость и оправдать хулиганок (а они уже отсидят к этому времени больше, чем многие преступники) либо прислушаться к возрождающемуся нравственному чувству и все-таки их осудить. В любом случае ей будет казаться, что она в выигрыше. Более того,
и в расколе общества, все более явно проявляющем себя на почве «артистической провокации», власть может считать свою позицию удачной: мало того что враг локализован, он еще и загнан в позицию защиты никчемного и сумасбродного мероприятия.
Все так. Только по ходу дела дальнейшей дискредитации подвергаются суды, следствие, полиция, церковь. Ну, с другой стороны, может быть, это тоже пешки, которыми жертвовать в гамбите можно. Поскольку считается, что флажок на часах не упадет еще лет шесть. А там будут иные панки и другие молебны.
