Цивилизация
Запад все осторожнее смотрит на Россию. В обращенном к нему умиротворительно-либеральном манифесте глава президентской администрации Дмитрий Медведев попытался развеять крепнущее в Европе и Америке представление о том, что Россия сворачивает демократию и реформы.
Его публикация в The Financial Times — первая политическая декларация властей после выборов в парламент. Почти два месяца понадобилось Кремлю — да и нам тоже, — чтобы немного свыкнуться с их шокирующими итогами: победой национал-экстремистов, провалом либералов и оглушительным триумфом кремлевской партии. Медведев честно признается, что все это стало для него сюрпризом, утверждает, что реформистский курс продолжится, и даже приглашает либералов вернуться на политическую сцену, сменив, впрочем, либеральные лозунги на патерналистские.
И еще два месяца есть у нас и у Кремля на то, чтобы подготовиться к следующему шоку — к беспрецедентной для постсоветской России, процентов под 90, победе Путина на президентских выборах. Уже пора признать: проблема ведь не в том, что в России попирается демократия и ограничиваются основные, главным образом политические права граждан. Эта логика устарела.
Сегодняшнее российское общество, привычно встраивая свой политический быт в западные демократические формы, при этом уже целиком живет вне ее — западной демократии — институциональной инфраструктуры.
Демократия — это такой сложный язык обслуживания социальных интересов и представительского разрешения политических конфликтов. В России больше нет политических конфликтов. Может, и были раньше, но больше нет. Есть сплошная зона абсолютного доверия. Абсолютное доверие, кастовость, представление о нелегальности частной собственности и идея всеобъемлющего государства просто не вписываются в механизмы гражданских прав, функционирующие на Западе.
Вот, например, парламент, в котором конституционное большинство принадлежит теперь «Единой России». Уже вполне традиционная претензия тут состоит в том, что парламент полностью подконтролен президенту и таким образом нарушается принцип разделения властей. Тогда как на самом деле это не демократические принципы нарушаются, а сам по себе парламент вообще непонятно, с точки зрения нации, для чего нужен — то ли он просто бессмысленная говорильня, то ли студия развлекательных телешоу. То есть в любом случае не то, чем он предназначен быть по определению. Не место для политических дискуссий, как верно заметил руководитель этой бюрократической инстанции Борис Грызлов.
Именно демократическая бутафория, прикрывающая новый, для всех комфортный, в сущности, порядок, делает современную Россию государством тотальной лжи. Государством, где демонстративная манипуляция выдается за свободу выбора, а политическая репрессия — за торжество закона.
~ Фокус тут, впрочем, состоит в том, что декорации из прошлого — прозрачная ширма неправды, через которую власть разговаривает с обществом, — составляют на самом деле опорную конструкцию национального комфорта.
Если лидер нации объявит ей, предположим, что прокуратура преследует нелояльного олигарха, а не ведет беспристрастное расследование, нация обидится.
Точно так же, как, по всем опросам, стране важен институт выборов, но глубоко безразлична идея политической конкуренции. Точно так же, как все вокруг понимают, что только Путин может стать российским президентом, но при этом не станут голосовать, допустим, за Глазьева или Хакамаду — потому что какой из них, рассуждают люди, российский президент? Так же, к примеру, как несчастная и беспомощная Российская армия остается символом государственного величия.
Пока в внутри страны и за ее пределами звучит прогрессистская критика в адрес Путина, демократия в России стала сводом торжественных волшебных заклинаний, позволяющих не говорить правду. Волшебных именно потому, что назвать вещи своими именами означало бы просто разрушить гармонию российского патерналистского двоемирия.
