Милость к падшим

В каникулы, в самый разгар кризиса, когда многим уже было кое-что ясно и люди понуро ждали решения своей участи, я повидался — среди прочих — со старыми знакомыми диссидентками Людмилой Альперн и Натальей Дзядко. Ну что значит диссидентками? Бывшими, при советах; а теперь уж, насколько я знаю, не ходят они по маршам несогласными. «Выйти на площадь» — сегодня это не так актуально, как некогда… В прежние времена они помогали реальным диссидентам, которые сидели по тюрьмам и лагерям, возили им посылки. А теперь на старых дрожжах помогают просто зэкам, чаще несовершеннолетним, и взрослым — зэчкам. Я часто вспоминал про них в разгар кампании в защиту Бахминой, когда читал злобные комменты, кажется, везде, про то, что вот, мол, кинулись помогать знаменитой зэчке, а что ж за простых никто не вступается. Вступаются, не волнуйтесь. Есть кому. (В скобках замечу, что никто из идеологов не высказался в том духе, что-де нехорошо нападать на беременных. Лучше б помолчать. И ненависть, даже если она искренняя, придержать при себе. Вот просто пережить ее приступ молча. Вот даже если это праведный гнев, а отчего б его в некоторых случаях не обсосать на кухне у себя, а не в интернете?)

Встретился я с… чуть не сказал правозащитницами (но это неточное слово, тут больше не про защиту прав, но про человеколюбие, тут Пушкин, тут про то, что «милость к падшим призывал», все вроде это в школе учили, учителя нам вдалбливали, что это дело хорошее, но тут же портили все, объясняя, что главное — бороться с кровавым режимом, на тот момент царским, и дети привыкали думать, что сочувствие к людям — это туфта, а лучше б научиться ненавидеть и мочить, и Пушкин по интеллекту, конечно, слабей, чем совковый завуч) в преддверии русского Рождества. Я уж знал, что они в районе этого праздника ездят по зонам и вручают подарки, как вы понимаете, довольно скромные. И я, как старый пушкинист, наезжаю на детей — своих и дружественных — с тем, чтоб они отдали в места отдаленные часть своих мягких игрушек, в которых на зонах, чтоб вы знали, большая нужда. Ну откликается мало кто: вор должен сидеть в тюрьме, и желательно, чтоб он там и сдох, считает наш добрый народ, и не фига его (в данном случае ее, то есть несовершеннолетнюю зэчку от 14 до 18 лет) баловать игрушками. Но средних размеров мешок собрать удалось, и поехал он в скорбные места.

Кому-то это покажется странным, такая вот моя активность, но я знаю миллионеров, которые каждый месяц отдают по 5000 долларов — столько стоит операция на детском сердце, дети стоят в очереди и стояли все наши жирные нефтяные годы, между прочим, а сейчас и подавно. Кто скажет, что миллионеру пятерка — не деньги, пусть подумает о том, что он и 50 рублей не отправил, скажем, в больницы и при этом считает себя добрым человеком. Просто солидные жертвователи обычно помалкивают, чтоб их в самопиаре не обвинили.

Короче, зайчики (не к ночи будь упомянута белорусская девальвация) там разные и коровы (год быка), и медведи (никакой политики, упаси Бог!) приходятся за колючей проволокой очень кстати. И есть люди, которые это понимают. Помню, как-то в Мордовии на перекрестке я притормозил у джипа, возле которого голосовали две дамы — почтенных причем лет. Это оказались жены послов европейских стран, они развозили подарки по зонам для русских детей лично и вот заблудились, а дорогу спросить непросто, потому что по-русски они еле-еле бум-бум. А бывало, у меня просили разрешения не раздавать подарки сразу, а часть утаить до 8 Марта, чтоб игрушками награждать лауреаток конкурса красоты. Ну мне-то какая разница — но умиляет, что спрашивают.

Игрушки, значит!

А мне вспомнились «лихие» 90-е. И отдельно 98-й и после. Тогда дети на зонах забывали про то, что бывают на свете такие вещи, как зубные щетки и, например, мыло — это все пропало из их жизни. Не говоря уж о конвертах и шариковых ручках. Хотя, надо сказать, картошку и макароны для баланды начальники как-то добывали, как-никак, у нас не Освенцим, можем кое-чем и похвастать.

К чему я это все? К тому, что слабонервные мы люди. Ах, кризис, ах, разруха, что делать, как жить дальше? Куда катится этот мир? С миром ничего не происходит, он всегда был такой. И всегда жизнь кого-то била по голове, с разной силой и разными инструментами; и всегда кто-то орал громче других — не обязательно тот, кому больнее. Вот и сегодня офисный планктон поверил в конец света — на полном серьезе! А кто-то (см. начало заметки) ищет, кому в жизни еще хуже, и едет помогать. Мысль старая, простая, само вроде собой разумеющаяся — но как-то диковато она звучит в сегодняшней России. Которая, согласно высочайшей концепции, считается встающей с колен.

Вообще «встать с колен» — как странно, должно быть, эта фраза звучит, например, для монахов (мысль навеяна, по-видимому, Поместным собором, который был везде по ТВ и внушил мне странную мысль, что для чернеца нет никакого удовольствия в начальственном кресле, когда семью достатком не порадуешь, сам не пьешь и не развлекаешься по-взрослому и путешествовать в полный рост не моги; может, нам и прочих руководителей федерального уровня выбирать из монахов, чтоб не думали о мирских удовольствиях, не увлекались переделом собственности, а занимались служением?). Да, так всегда ли это хорошо в самом деле — вставать с колен? Прерывая свою молитву на самом, может, интересном месте? Не докаявшись и не допросив (уточняю, это вовсе не от слова «допрос»)?

Но в целом — думать про разное такое людям лень…