Цивилизация
Эта девушка мне никто. У нас нету не только интимных отношений, но даже толком и дружеских. Просто она мне очень нравится, и мы иногда встречаемся в кафе. Ей восемнадцать лет. Она не то чтобы как-то особенно хороша собой, но она очаровательна, особенно с тех пор, как во взгляде у нее появилась легкая печаль, которой я знаю причину.
Неизвестно, почему она выбрала меня своим конфидентом. Может быть потому, что я ни разу не пытался заигрывать с ней, отпускать в ее адрес дешевые комплименты и прикидывать, как это выглядело бы, если затащить ее в койку. Нас просто познакомил общий приятель – студент по статусу и клоун по сути.
А однажды, когда я зарулил в кафе вечером выпить свою дежурную чашку «корретто», она подсела ко мне и рассказала свою тайну. Очень спокойно, даже с легкой иронией, почесывая смешной стриженый затылок и теребя многочисленные сережки в ушах.
Теперь, когда мы встречаемся, я беру ее за руку, и она смотрит на меня с благодарностью. Потом я целую ее в щеку, и она опять смотрит на меня с благодарностью. Вокруг нее полно молодых подонков, которые берут ее за руку и целуют в щеку, но только я знаю, что она ВИЧ-инфицирована, а они не знают.
Я считаю своим долгом целовать ее в щеку. Я даже думаю, что если бы вдруг она решила пристать ко мне на предмет совместного секса, то я не смог бы ей отказать. То есть легко отказал бы, если бы она была здорова, и не смог бы именно потому, что она ВИЧ-инфицирована.
Мы обмениваемся книжками. Я давал ей читать роман Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать» и книгу Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Она говорит, что я приношу ей книжки про Вавилон. Этому словечку, равно как и курению марихуаны ее научил один из любовников, кажется, не тот, который заразил вирусом иммунодефицита.
Вавилоном она называет все то, что мы называем политикой, экономикой, бизнесом… Складывает губки бантиком и говорит презрительно:
— Это же Вавилон.
Таков ее стандартный и, как ни странно, правильный ответ на все мои разговоры про Путина, Березовского, Касьянова, МВФ, Чечню.
Ее было бы не остановить. Судя по моим любимым американским книжкам, эта благословенная страна в пятидесятые годы была таким полицейским государством, которого нам даже еще и не приходит в голову бояться. Там люди стучали друг на друга еще больше, чем сейчас. Там солдаты погибали постоянно в бессмысленных войнах то в Корее, то во Вьетнаме. Там нормальным делом была расовая дискриминация и антисемитизм. А еще коррупция, удельные князьки, грязные предвыборные технологии. И вдруг все изменилось, потому что маленькие девочки складывали губки бантиком и говорили:
— Это же Вавилон.
И давали всем подряд. Своим дружкам, молодым подонкам. Полицейским, которые должны были запрещать им курить марихуану и ходить с голой грудью. Солдатам, которые должны были остановить сожжение государственного флага на ступенях Белого Дома. Полицейский режим содрогнулся и скис, как только эти девочки стали публично снимать маечки. Полицейское государство может выдержать все, кроме девчачьего распутства, потому что у каждого полицейского в штанах предатель. И у шефа спецслужб — предатель. И у президента – предатель. И у министра обороны. И у всякого честного бюргера, голосующего за кого скажут.
Эти маленькие распутные девочки – непобедимая армия. Оплот демократии куда более действенный, чем все на свете правозащитные движения и все на свете комитеты по правам человека. Они складывают губки бантиком и говорят:
— Это же Вавилон.
И Вавилон рушится.
Только теперь Вавилон придумал против них бактериологическое оружие. 30 тысяч человек заражаются СПИДом в год, в месяц, в день. Выживают только честные бюргеры, голосующие за кого скажут, министры обороны, президенты и шефы спецслужб. И я, наверное, тоже выживу в качестве честного бюргера. И Вавилон будет громоздиться вокруг меня. И микрофоны спецслужб в каждой спальне будут записывать любезные офицерскому уху стоны инфарктника, а не ненавистное скрипение матраса.
