Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Нескромное обаяние нищеты

Вышел сборник рассказов Софьи Купряшиной «Видоискательница»

Издательство НЛО выпустило в серии «Уроки русского» книгу хорошо забытого автора Софьи Купряшиной «Видоискательница» — сборник маленьких рассказов, зарисовок о самом дне, где алкоголь меряется в месяцах, девочки беременеют в двенадцать, проститутки работают за еду, а над всем этим разлита великорусская тоска.

О Купряшиной известно совсем немного: родилась в Москве в 1968 году, окончила Литературный институт, публиковалась нечасто. Ее рассказы можно найти в альманахах «Соло», «Вавилон», сборнике прозы «Время рожать» под редакцией Виктора Ерофеева. В 2002 был опубликован ее дебютный сборник рассказов «Счастье», в 2006-м — второй сборник «Царица поездов». Шесть лет о Купряшиной ничего не было слышно, и теперь на свет вышел ее третий сборник в рамках очень важной для современной русской литературы серии «Уроки русского». В ее рамках выпускаются книги недооцененных авторов, малоизвестных в широких читательских кругах, но, безусловно, важных с точки зрения культуры (и, конечно, редакторов самого цикла). Серия, изначально выпускавшаяся в издательстве «Азбука-Аттикус», с Нового года счастливо продолжает свою просветительскую деятельность уже под крылом «Нового литературного обозрения». В рамках серии были выпущены книги Анатолия Гаврилова, Каринэ Арутюновой, Михаила Новикова и многих других стоящих авторов. Теперь пришел черед Софьи Купряшиной.

Купряшина — писательница, мягко говоря, непростая, читать ее сложно, а порой просто невозможно. Купряшина — поэт дна, маргинального гетто, бомжей, проституток, сирот, пьянства, секса, вульгарности и испорченности, поэт конца. Но, что важно, рассказы ее — не чернуха, как можно предположить, а поэмы, сотворенные «когда б вы знали, из какого сора».

Автора интересуют запретные темы и запретные слова в равной степени, как и все запретное, табуированное обществом. Здесь мы встречаем детский секс, детский алкоголизм, инцест, насилие, моральное разложение — все это провоцирует, но не тупо бьет по голове, вызывая отвращение и отрицание, а увлекает на дно. Запретные слова, мат, используются с подростковым безнаказанным кайфом; персонажи Купряшиной не ругаются матом, они на нем говорят. В центре прозы вещества в диапазоне от чифиря до одеколона, но чаще, конечно, водка.

Несмотря на то что все пролетающие образы людей пьют безбожно, алкоголь не враг, не змий, не дьявол, а необходимый жизненный элемент, такой же необходимый, как еда, секс, тоска и сон.

Алкоголь не только в рассказах, он в самих текстах, он и есть текст. Пробелы, перепады, выпадения, непредсказуемость: диалоги перемешаны со стихами, монологи — с эпиграфами, герои — с автором. Все это похоже на всевозможные виды опьянения: текст то похож на белую горячку, то на грустное похмелье, то на пьяную несдержанную разговорчивость, то на тупое обиженное молчание. Несмотря на то что в рассказах Купряшиной пьют все, особенного внимания заслуживают купряшинские пьющие женщины.

Любая пьющая женщина в «Видоискательнице» не только зарабатывает на жизнь своим телом (но пирожок и водку вряд ли можно назвать заработком), но и живет в состоянии постоянного нимфоманского падения. Привокзальные, придорожные, приресторанные, часто несовершеннолетние проститутки.

Здесь описывается женский алкоголизм во всей своей ужасной, разрушительной красе: женщина падшая, оскверненная, униженная, грязная, женщина, которой брезгуют. Но она не жертва — наоборот, хозяйка ситуации:

«…и мир ее — парадоксальный и порочный, мир фаллического и дионисийского культов — был им совершенно непонятен».

Что удивительно, в этом море сексуальных желаний и извращений женщины у Купряшиной асексуальные, немного экзальтированные, более чем странные. Они, в принципе, очень похожи на детей, которых в рассказах тоже много. Дети заранее испорченные, выживающие и принимающие все, что с ними происходит, за норму.

Тут и рассказ Сергеевой Саши из 10 «А» о том, как провела летние каникулы на юге с уголовником («Сочинение № 2»), история Королькова Саши из 10 «Б» о недолгом романе с сорокалетним врачом первой градской («Сочинение № 1»), этюд на тему любви между дедушкой и внуком («Странники») и многое другое. Секс, лишенный очарования и интимности, превращается в животную физиологию, телесную, обездушенную.

Эта асексуальность купряшинских алкоголичек трансформируется в мысль о людях среднего рода, пьяная женщина — не мужчина и не женщина.

«…Я физически чувствую, как жизнь выпихивает меня из себя — мне нет места в бабьем царстве и мужском кондоминиуме. Я не хочу ни туда, ни туда. (…) Выродкам среднего рода остается лежать на обоссанных диванчиках со стаканом в руках...» Беременность в этом запредельном мире воспринимается как болезнь, как инфекция: «Послеродовой изнасилованной походкой мною было пройдено по коридору родильного дома энное количество метров; было сообщено отцу о радостном событии. — ЧтО ты родила?» Падение купряшинских героинь бесконечно. И это падение иногда затрагивает какие-то архетипические глубины, как писал другой специалист по описанию дна Венедикт Ерофеев: «Мистика всегда шла бок о бок с половой распущенностью».

Купряшина блестяще смешивает высокий и низкий стиль, но это не постмодернистское упоение саркастичного, хорошо начитанного автора в мире дна: «В жестяном подносе, тщательно промытом из канистры, я режу помидоры, и, если бы мне быть чуть-чуть (и немало) потрезвее, мне пришел бы на ум Олеша со своим — ах, ну как же — Матисс — импрессионизмом пуантилистического толка». В рассказе «Положительная институтка» Купряшина за несколько страниц превращает районную библиотеку в дешевый придорожный мотель, а в рассказе «Интервью» секреты писательской кухни раскрываются следующим образом:

«энергия покупки пива сублимируется в описание».

В аннотации к «Видоискательнице» Купряшину называют важнейшим для современной словесности автором. И называют справедливо, поскольку отдельного внимания заслуживает язык ее прозы. Язык сумасбродный, самодостаточный. Диалоги, реплики если и не выхвачены из настоящей жизни, то, может быть, даже лучше нее, стилизованнее, смешнее: «А если кто пристанеть с литовского посольства, мол, чтоэтто вы тутт дэлаэттэ, пошли его по нашему русскому обычаю в баню, али двинь колуном по яйцам и скажи, что, мол, the climate of our country is famous for its contrast temperatures. С тем и досвиданьица. Матерь твоя». Купряшина мастерит новые слова, соединяет несоединимое, точно дополняя образы: «дежавевость жизни», «бронхиально шуршащие астры». Язык совершенно свободный, небрежный, играющий, даже хулиганский.

В новом сборнике есть рассказы, представляющие собой языковые эксперименты вроде «Диктанта № 4», где автор начинает каждое слово с последующей буквой алфавита, три раза от «а» до «я».

Однако, возможно, самое ценное в прозе Купряшиной и конкретно в «Видоискательнице», в частности, не описание маргинального дна и не языковые находки, а случайные, редкие появления в тексте самого автора.

Униженный читатель ждет его в течение 51 рассказа и представляет его то ли остроумным дьяволом, то ли морально разложившимся извращенцем.

Но в моменты соприкосновения с личным, персональным проза Купряшиной сильно меняется в лице. Все тексты и так пронизаны грустью, похмельным разочарованием, но в моменты этого соприкосновения материал становится чуть более светлым, не дающим надежду, а, скорее, принимающим и умиротворяющим. Внимание к солнцу, как к вечному спутнику одиночки: «солнце берет меня к себе — холодное, зеленое — как может», к цветам, к самому угрюмому миру. Интроспекция автора потрясает своей искренностью настолько же, как и маргинальные сюжеты своей невозможностью.

В рассказах «Этюды» и «Разговоры на другой день» можно поймать безоружного сочинителя, который вот так запросто делится трудностями писательского труда.

«Да, я в начале; я перед началом; я — со знаком минус; вы говорите, что нужное отделяют от ненужного всю жизнь, что это и есть жизнь. Но я выдаю настолько разные по силе тексты, что почти не могу найти закономерность съезжания и воспарения; хваленый вкус мне изменяет, и я не могу уловить это — не закономерность, а фальшь; фальшь искреннего человека много тоньше, потому что он не осознает, что соврал; она — на грани искренности и фальши; она — мыслимый кусочек этой границы, сказал бы Пастернак… Нет, я сейчас глотну, потом дальше. Больше не могу. Вот я снова фальшивлю, потому что мне нечего глотать, а гложу безвкусную жвачку, потому что m-lle Целка легла спать и курить нельзя».

Именно это персональная интонация если не искупает, то дает право всем этим уродливым персонажам, иногда смешным, иногда пугающим, тотально испорченным, существовать и быть услышанными. Появляется автор с «горящим торфяником внутри» и начинает искать виды. Находит виды, самые хулиганские и сумасбродные. А на дне нет зла и нет добра, жизнью движет недоразумение и грусть, настоящий водочный русский сплин.

Новости и материалы
Овечкин сократил отставание от рекорда Гретцки
В Польше нашли потерявшийся американский дрон
Производители автомобилей могут начать «ценовые войны» в России
Зоозащитница напала на дюжину охотников и отправила двоих в больницу
Марочко заявил об уничтожении базы наемников, готовивших теракты в Белгородской области
Овечкин оформил дубль в матче НХЛ
Солдату ВСУ пришлось сдаться в плен российским бойцам из-за некачественного автомата
Российская армия захватила американский бронетранспортер
Врач объяснила, с какого возраста дети начинают видеть сны
Глава минобороны Южной Кореи заявил, что не может дать оценку событиям в Буче
На Украине увидели истребитель МиГ-29 с французской высокоточной бомбой
В Приамурье спасатели начали искать пропавших под завалами на руднике людей
Украинские беспилотники уничтожены над Белгородской и Воронежской областями
Движение грузовиков по Военно-Грузинской дороге приостановлено
В Пакистане произошло землетрясение
Куба сделает прием карт «Мир» обязательным условием для работы всех заведений
Глава «европейских левых» заявил, что пришло время для переговоров по Украине
Российские войска сбили ударный вертолет ВСУ на Артемовском направлении
Все новости