Цивилизация
Взаимоотношения между народом и властью в Белоруссии отличаются такой заданностью, что, не дожидаясь, пока осядет гарь, можно было догадаться: оппозиция обвинит в теракте власть, власть в ответ обвинит оппозицию. Лукашенко повинуется движениям своей души, и оппозиция втайне, кажется, ему благодарна, потому что, кроме него, никто не в состоянии напомнить о ее существовании. И все всё понимают. В ответ на взрыв Лукашенко надо было отвечать, отвечать надо было со всей крутостью, а за счет кого можно выглядеть круче, как не за счет оппозиции и Запада?
Так в нешироком зазоре между властными напоминаниями о своем злодействе и небытием приходится маневрировать действовать любой оппозиции в любой стране, сшитой, условно говоря, по белорусским лекалам.
И по лекалам белорусской оппозиции можно изучать, как устроена она почти на всем бескрайнем пространстве бывшей одной шестой земной суши. Здесь есть интеллектуал Александр Федута, который уже и не собирается, кажется, скрывать своего отношения к делу, из-за которого он после декабрьской экзекуции у Дома правительства почти на четыре месяца оказался в тюрьме. Здесь есть Ярослав Романчук, в котором всегда боролись экономист и политик, и в этой борьбе последний проигрывал все, а первый — только научную объективность. Но большей частью здесь собрались революционеры настолько профессиональные, что, похоже, они уже давно забыли о каких-то других умениях, кроме нанесения булавочных уколов кровавому режиму.
Это, увы, объективно. Но дело не в людях и не в желании кого-то задеть. Это не тот случай, когда кадры решают все. Наоборот: все происходящее делает такими кадры. Все описанное — не причина прискорбного положения оппозиции, а системное следствие. Ведь совершенно правы, казалось бы, те оптимисты, которые отказываются вести разговор в привычной тональности — дескать, Назарбаева или Лукашенко все равно не победить, и для рекордов в 80—90% даже не надо слишком уж напрягаться или врать. Да, говорят эти оптимисты, все так, но
была бы эта любовь масс, если бы у оппозиции имелись те же предвыборные возможности, что у власти? И это правда: с большой долей вероятности можно предположить, что даже такая оппозиция могла бы победить — и в Казахстане, и в Белоруссии, и даже в России.
Или, по крайней мере, лишила бы власть привычной монополии.
Только вот в самой постановке вопроса есть неизбывное лукавство. Если бы у оппозиции были такие возможности, то при чем бы здесь были Казахстан, Белоруссия или Россия? И это была бы совсем другая оппозиция, потому что, когда в ней появляется смысл, в нее идут честолюбцы и романтики всех мастей, в том числе и талантливые. А если смысла нет, то и способов самовыразиться у них более чем достаточно и без оппозиционных шоу — хоть в бизнесе, хоть в публицистике, хоть во власти, хоть, в конце концов, в эмиграции.
В нашу оппозицию идут, как в партизанский лес. Кто-то с отчаяния. Кто-то из мести. Кто-то из честолюбивого расчета, кто-то от неумения заняться чем-то другим. И, конечно, из идеалистического убеждения в том, что движение — всё, цель — ничто, и если не он — то кто? Но всех их в данном случае объединяет одно: они должны понимать, что прямого смысла, который заключен в борьбе за власть, здесь нет.
Но взрослые люди, идущие заниматься бессмысленным делом, вызывают естественное подозрение даже у тех, кто, в сущности, думает так же, как они. И совершенно не рвутся за них голосовать. По крайней мере, те, кто голосует не из этических соображений, а из вполне практических, в надежде что-нибудь поменять. То есть как раз те, на кого вроде бы рассчитывает оппозиция. Для таких людей даже потешная разноголосица внутри власти имеет больше смысла, чем донкихотство оппозиции. А бесплодные усилия к тому же мало кого, увы, делают лучше. И блистательные еще вчера политологи озлобляются, тонкие интеллектуалы говорят банальности, а уж когда приходит время объединяться, в лидеры они выбирают худшего и слабейшего, чтобы никому из амбициозных не было обидно. И так по спирали, каждый виток которой ведет не вверх, а вниз.
И давайте признаваться: ничего из сказанного выше не является ни секретом, ни биномом Ньютона. В глубине души
про свою оппозицию все знают оппозиционно настроенные люди и в Белоруссии, и в Казахстане, и в России. И что по-другому не может быть, тоже знают. Но куда, оказывается, проще разоблачать злодеяния режима, чем сказать вслух правду о своих.
Причем по самым уважительным причинам.
Правдолюбца спросят, на чью мельницу он льет воду. Если даже в его словах есть крупица правды, не попахивают ли они провокацией и не куплен ли он режимом? У него поинтересуются, что он лично сделал для торжества добра. И, наконец, если все предыдущие проверки он пройдет, кто-то грустно обронит: а в самом деле, как быть и что делать, если быть в оппозиции бессмысленно, а не быть в ней как бы безнравственно.
Ведь вся жизнь и весь смысл нашей оппозиции основаны на представлении о нормальной политической системе, только замешенной на детской вере в счастливый конец даже самой страшной сказки. Ну действительно, как поверить, что наблюдаемая пляска теней может продолжаться вечно?
И ответа на вопрос, что все-таки делать, нет. На него просто некому отвечать.
Те, кто посвятил себя этой жизни, всей этой жизнью ответ дал, и этот ответ невеселый. А за теми, кто за этой жизнью наблюдает, ничем не рискуя, со стороны, на такой ответ никто не признает права. Что тоже правильно. Круг замыкается, вопрос повисает в воздухе, оппозиция живет своей жизнью, она ходит на свои митинги, а непримкнувшим остается либо ловить сигналы о появлении преемника, как в Казахстане, либо следить за боевыми приготовлениями разных частей очередной киргизской власти, либо ждать развязки в тандеме. А в ожидании этого счастливого мига наслаждаться теми возможностями, которые плохо ли, хорошо, но режим оставляет. И там уж дело вкуса или воспитания — улыбаться по поводу оппозиции или смущенно опускать глаза. Выбор исключительно эстетический. Или, если угодно, жанровый. Примерно такой же, как тот, что нас, возможно, ожидает через год. Без всякой оппозиции.
