Немодный креатив

Россия ментально не готова к инновационному развитию, которое власть считает стратегической задачей. В патерналистской стране, где инициатива всегда наказуема, где наука из эпохи в эпоху существует в политических «шарашках» или финансовых резервациях, где бизнес скован льдом вульгарного государственного регулирования, а само государство предельно расковано по части воровства казенных средств, инновации в принципе не могут стать органичной частью экономики.

Россия способна придумывать, но не производить.

Дмитрий Медведев учредил комиссию по модернизации экономики, в составе которой нет ни модернистов, ни постмодернистов — все больше чиновники или главы профильных госкорпораций, из которых разве только Анатолий Чубайс по устройству мозгов может быть пригоден для внедрения новых идей. Проблема в том, что власть в России как отторгала, так и сейчас отторгает ум, честь и совесть. А для ума не создает условий, в которых достижения мысли, те же изобретения доходят до стадии технологических прорывов.

«Мы все должны прилагать огромные усилия, чтобы развернуть ржавую машину нашей экономики в сторону инноваций, в сторону технологичных систем», — сказал президент в ходе общения с сотрудниками питерской инновационной компании «Транзас». И добавил печально: «Решение есть, но проблема в том, чтобы эти решения воспринимались экономикой». Примерно в то же самое время премьер Владимир Путин вещал в Торгово-промышленной палате: «Не считаю, что импортозамещение – это самоцель. Рассуждения о том, что в России производят товары не хуже, чем за рубежом, — это… порочный подход к решению проблемы инновационного развития. Что значит «не хуже»? Мы должны делать дешевле и лучше. Или вообще не делать. Может быть, легче купить?» А дальше повел прямо-таки фрондерские для записного патриота-государственника речи: «Если мы говорим в целом об экономике, то нет смысла заниматься импортозамещением, если можно купить задешево. Если мы все время будем стремиться догонять, мы всегда будем в отстающих».

В советские времена страна про свои инновационные усилия могла хотя бы напевать с известной долей правды: «Еще мы делаем ракеты…»

Сейчас мы и ракет не делаем — пробавляемся советскими наработками. Мы не сомневались, что советский микрокалькулятор — самый большой микрокалькулятор в мире. У нас если умельцы — то народные, чудики-одиночки, придумывающие что-то вопреки, а не благодаря, без малейшего шанса на воплощение даже самых лучших и полезных изобретений в серийные готовые изделия. Причем народный креатив в российской истории всегда был направлен на то, как преодолеть бытовые неудобства, усовершенствовать собственным умом и смекалкой неработающие или плохо выполняющие свои функции машины и механизмы, а также продлить срок их работы сверх всех мыслимых пределов по принципу «голь на выдумку хитра». Как же можно просто купить вместо безнадежно старого агрегата новый, если денег нет?

Зеркалом сложных отношений России с инновациями стал отечественный автопром.

Страна, запустившая первый искусственный спутник Земли и первого человека в космос, никогда не могла сделать на конвейере (то есть символе серийности и унификации) двух одинаковых автомобилей.

Зато миллионы их покупателей насобачились усовершенствовать заводских уродцев в домашних условиях. Ход инновационной мысли нашего человека замечательно описывает знаменитая байка про великого русского баснописца Ивана Крылова. Барин Крылов обожал лежать на диване, над которым многие годы висела картина. Картина слетела вместе с одним гвоздем и накренилась. Гости, приходившие к баснописцу, просили его позвонить в колокольчик, чтобы пришел слуга и прибил картину на второй гвоздь — чтобы хозяина во время возлежания на диване не зашибла. «Дедушка Крылов» отвечал, что, мол, лень ему звонить, он рассчитал траекторию возможного падения и если картина упадет совсем, она его все равно не зашибет. Так что, пока гром не грянет, на Руси не перекрещивался отнюдь не только мужик — барин тоже.

Российское государство веками отучало население стремиться к технологическому развитию. Смысл инноваций оно понимало исключительно в военной сфере – чтобы быть — или чаще казаться — сильным. И это вполне логично: инновационная экономика не может не быть основана на значительной степени свободы людей. Рабы могут использоваться лишь как тупая рабочая сила, но не как интеллектуальный потенциал нации. А у нас со свободой всегда было не очень. Но степень внутренней свободы людей в любых внешних условиях разнится. И люди в большей или меньшей степени приспосабливаются к реальности. Наша реальность по-прежнему не способствует проявлению инновационных усилий. Можно, конечно, плыть против течения, да только это всегда удел одиночек.

Инновационный конвейер может возникнуть только как результат соединения таланта одиночки с воспринимающей его идеи инфраструктурой.

Конечно, не способствуют инновациям и мозги нашей элиты, заплывшие нефтью и заправленные газом. Возможность зарабатывать почти на халяву (а добывать полезные ископаемые человечество научилось более или менее давно) парализует не только волю, но и разум. В Африке, где все само растет, где «жуй кокосы, ешь бананы» — и будет тебе полная чунга-чанга, тоже не особенно много инновационных достижений.

Иными словами, все наши инновационные рывки и технологические прорывы, которыми на словах грезит власть, которые называются единственным залогом конкурентоспособности России в ХХI веке, возможны совсем в другой стране. В той, где есть развитая финансовая система, где люди не боятся рисковать ради воплощения новых идей, где креатив ценится выше, чем лояльность, где политическая и культурная среда способствует развитию свободного мышления, где умение и желание думать общество почитает доблестью, а не лузерством. Вот и выходит, что

главная российская инновация заключается в том, чтобы изменить саму атмосферу существования страны.

Тогда, может быть, появится шанс и на другие инновации.