«Забыть 68-й» — так называется новая книга Даниэля Кон-Бендита, известного в широких кругах восставшего в мае 1968 года студенчества как Рыжий Дани. 3 апреля она увидит свет в издательстве «Эдисьон де л'Об». Книга приурочена, естественно, к 40-й годовщине событий парижского мая.

Только вот «Забыть» — это не в смысле отречься. Кон-Бендит считает, что

май-68 победил: во Франции, да и во всем цивилизованном мире индивидуальная свобода стала главной ценностью.

Размышления одного из самых известных лидеров «буйных» подтверждаются социологией: согласно опросу службы CSA, проведенному по заказу левоцентристского журнала «Нувель обсерватер», 74% респондентов полагают, что май-68 оказал положительное влияние на общество, а 77% заявили, что в то время были бы на стороне студентов и бастующих. Больше того, среди голосовавших за Никола Саркози таких 65%. Что тем более удивительно, если учесть: одним из ключевых предвыборных мессиджей нынешнего президента Франции было избавление от наследства протестного 1968-го. Авторы «Нувель обсерватер» с торжествующей запальчивостью отмечают:

«Саркози обещал вытравить дух мая. А французы ему отвечают: «Запрещено запрещать!»

Результаты опроса — вроде бы очевидный парадокс. В книге Дани («Весь мир мне тыкает», — с неудовольствием замечает он) пишет о том же: «Франция всегда испытывала аллергию к переменам… Кстати, этим объясняется и успех Саркози». Но в том-то и дело, что современные французы, судя по всему, считают: все необходимые перемены уже произошли. И произошли именно тогда, в 1968-м. Недаром 80% респондентов отмечают позитивное влияние мая-68 на отношения мужчины и женщины, 72% — на сексуальность, 60% — на отношения родителей и детей и на нравы.

То, что было революцией в 1968-м, сейчас норма. Это была революция ценностей, скачкообразный прорыв в постиндустриальную эру.

Тогда в беспорядках участвовали 10 миллионов человек, каждый извлекал из общего бардака свой интерес: он осознавался одними как анархистский протест, другими — как социалистическая революция. Собственно, другого языка, кроме социалистического, как правило с марксистской окраской, у протестовавших не было. В действительности они обозначали переход от патерналистского капитализма к более свободной его версии, но изъяснялись на единственно возможном тогда социолекте. Когда-то тот же Кон-Бендит признавался, отвечая на упреки в неопределенности, неартикулированности требований студентов, что

у толпы не было слов, и именно поэтому она перешла к действиям.

Стоит ли тогда удивляться тому, что поколение 1968-го очень быстро остепенилось — в конце концов, они были бэби-бумерами, то есть детьми по преимуществу благополучных родителей, и им к тому же удалось добиться своих целей.

Ну и, наконец, май 68-го — это красиво. Баррикады — романтический образ. Слоганы, граффити, плакаты вошли в историю, равно как роскошные фотографии с бульвара Сен-Мишель, на которых швыряющиеся камнями студенты больше напоминают воздушных артистов балета. Май — важное событие, занявшее во французском массовом сознании достойное место между легализацией контрацепции в 1967-м и нефтяным шоком начала 1970-х…

Во всех этих событиях можно усмотреть множество пикантных совпадений с нашей сегодняшней политической историей. Достаточно сказать, что генерал де Голль в своем новогоднем обращении к нации назвал Францию «островом стабильности» — ну совсем как наш министр финансов. А общее настроение выразил колумнист газеты «Монд» Пьер Вианссон-Понте: «Франция скучает». Статья вышла за две недели до того, как Сорбонна встала на дыбы, и за месяц до всеобщей забастовки, парализовавшей в уставшей от скуки Франции движение всех материально-вещественных потоков. Доскучались — накликали всеобщий карнавал…

Любопытно, что Рыжий Дани, которому «весь мир тыкает», был студентом-социологом в Нантерре, а сегодня в России основной источник студенческого беспокойства, причем с четким мессиджем, исходит от молодых социологов, вошедших в клинч с зациклившимся на политическом православном фундаментализме декане. Май-68 воспламенился из-за тупости ректора Сорбонны Жана Роша, который, вместо того чтобы пойти навстречу студентам и умело «разрулить» конфликт, вызвал полицию.

Были реальные проблемы, которые поддавались решению, а вместо этого Франция получила революцию. Так и в современной российской ситуации: не разумнее ли обращать внимание на реальные проблемы, о которых говорят вполне конкретные акции протеста с четкой повесткой и ясными требованиями

— например, смена декана соцфака МГУ или отмена людоедской призывной армии, — чем загонять ситуацию в тупик? Нужно уметь работать с общественным мнением — не этому ли учит социология, которую изучал нарушитель дисциплины Даниэль Кон-Бендит?

Понятно, что любые исторические параллели условны. Но, кажется, для нас уроки мая-68 еще более важны, чем для французов. Потому что они свою революцию ценностей пережили и переварили. А мы — нет.

Живя в обществе, уже по факту основанном на индивидуальной свободе, мы вынуждены терпеть безнадежно устаревшее государство, живущее по чекистскому кодексу чести и эту свободу подавляющее, причем в самых неожиданных и абсурдных местах.

Общество не то что не доросло до свободы — оно уже давно свободно. Это государство должно освободить само себя, как когда-то это сделала Франция после Шарля де Голля, строителя «островов стабильности» на песке, которые легко разрушили мальчики, швырявшиеся камнями на бульваре Сен-Мишель.