Цивилизация
Бертолуччи снял попсовую версию событий мая 1968 года, комикс, популярно разъясняющий Zeitgeist, дух революционного времени, решительно непонятный сегодняшним двадцатилетним. Не случайно он делал фильм «Мечтатели» аккурат в год 35-летия студенческой революции, словно бы отмечал тем самым юбилей. Эта лента — историко-методическое пособие, попытка показать поколение родителей, а заодно генерацию дедушек с бабушками, шпаргалка для нынешних студентов, изучающих историю по учебникам, где нет плоти и крови, — особенна полезно для российской молодежи, заканчивавшей начальную школу при Гайдаре и получающей высшее образование в эпоху Путина. Словно бы понимая это, Мастер завернул сложный материал в понятную простым юношам и девушкам, которым легко быть молодыми, эротическую обложку. Так обучают маленьких детей — в игре, чтобы им не было скучно.
При всей сознательно культивируемой поверхностности «Мечтатели» напоминают многослойный пирог: кому-то понравится голая девушка и заодно он узнает о том, что в 1968-м в Париже была какая-то заварушка; иные словят кайф от узнавания киноцитат и поймут, почему главная героиня, 1948 года рождения, считает себя родившейся в 1959 году — в день просмотра «На последнем дыхании» Годара; другие полезут еще глубже, узнавая не только эпоху, но и фрейдистские штучки, и так до бесконечности. Все остаются довольны, не все по эстетическим причинам выдержат сцену лишения девственности, а иные сочтут этот фильм и вовсе комедией. Такое время — сейчас невозможно подавать и тем более продавать историю идей и людей в той стилистике, которой когда-то придерживался 30-летний Бертолуччи, снявший в 1970 году «Конформиста». Фильм дублирован, и это означает, что российские прокатчики надеются на его успех у российского зрителя, особенно молодого — молодой и пошел в кинозал…
Это учебное кино очевидным образом перекликается с киноэпохой конца 1960-х. Скорее, даже начала 1970-х, потому что именно тогда великие мастера начали переосмысливать уроки 1968 года в частности и постепенно бронзовевшей на глазах контркультуры в целом.
Бронзовевшей, потому что из маргинальной субкультуры она постепенно превращалась в модный массовый мейнстрим, то есть катастрофическим для себя образом обуржуазивалась, распадалась на цитаты и модные аксессуары.
На что, в частности, обратил внимание Пьер Паоло Пазолини. В эссе 1973 года «О чем «говорят» волосы» он писал о том, что если в 60-е длинные патлы означали протест, отказ — методом «ненасильственного насилия» — от общества потребления, то в начале 1970-х семантика изменилась: «О чем говорили эти волосы? «Мы не из тех, кто умирает здесь с голоду… Мы служащие банка, мы студенты, мы дети зажиточных людей, работающих в нефтяном государстве (! — А. К.); мы знаем Европу, мы много читали. Мы буржуазия, и наши длинные волосы — свидетельство нашей принадлежности к современному, международному классу привилегированных лиц».
Мотивы насилия/ненасилия важны для Бертолуччи-2003, хотя он и дистанцирован от мая-68 во времени. Когда 68-й год еще был с пылу с жару, когда его уроки занимали всех серьезных философов того времени, а философией было кино, учебником жизни — увязший в марксизме и структурализме журнал «Кайе дю синема», в ту же проблему был погружен исследователь тонких душевных движений высшего класса послевоенной Италии Микельанджело Антониони. В 1970-м он неожиданно снял «Забриски-пойнт», где черные студенты отстаивали практику насилия, а белые — теорию ненасильственного сопротивления. Ключевая, последняя сцена «Мечатателей» — это киноразбор проблемы осмысленности/бессмысленности насилия: Тео променял родительское коллекционное вино из семейного подвала на «коктейль Молотова» (а у самого в голове непереваренный коктейль из Мао, «Кайе дю синема» и кинопотока XX века), Мэтью благоразумно удаляется с баррикад.
В «Мечтателях» вроде бы нет прямых аллюзий на висконтиевский «Семейный портрет в интерьере», вышедший в прокат тридцать лет назад и спустя пять лет после 1968-го, но весь фильм Бертолуччи смотрится как облегченная и адаптированная цитата из Лукино Висконти. Профессор, главный герой «Портрета», заточен в своей роскошной старой квартире и отказывается от связи с внешним миром. «Мечтатели» тоже запираются в квартире, как если бы они поселились в декорациях Висконти. Профессора возвращает к реальной жизни бойкая молодежь, бегающая по комнатам голышом и занимающаяся сексом, те же самые занятия, сообразно духу времени и гиперсексуальному возрасту, увлекают героев Бертолуччи — Тео, Изабель и Мэтью. Насилие пробуждает к жизни профессора — фашиствующие персонажи убивают Конрада, обуржуазившегося бывшего активиста 1968 года. Насилие спасает от смерти бертоллучиевскую троицу: булыжник, оружие пролетариата, разбивает окно заполняемой газом квартиры.
~ Принципиальное отличие Висконти-1974 и Бертолуччи-2003 в том, что последний с высоты постиндустриальной эпохи не судит своих персонажей и не указывает, кто прав, а кто не прав. Правы и одновременно не правы и те, кто отправился швыряться коктейлями и камнями в полицию, и те, кто отказывался от насилия, потому что оно бессмысленно и провоцирует ответное насилие. В «Семейном портрете» профессор однозначно не прав — потому он и потерял связь с жизнью, где есть фашисты и есть протест, и потому для него даже «невообразимы», как выражался сам Висконти, анализируя собственный фильм, «плотские отношения». Конрад тоже отнюдь не безукоризненно положительный персонаж: в глазах режиссера, будучи выходцем из буржуазной семьи, он слишком быстро предал идеалы 1968 года. Лукино Висконти «так видел» собственных персонажей, поскольку был коммунистом и своим фильмом призывал «возводить баррикады великой интеллектуальной и моральной революции».
А вот из «Мечтателей» невозможно извлечь уроки. 1968 год слишком далеко, чтобы «зажечь» нацболов. Альтюссер с Лаканом кажутся неудобоваримой тарабарщиной. Годаровские фильмы для молодых сложны и скучны. Контркультура если и возникает в сегодняшних российских мегаполисах, то исключительно для того, чтобы немедленно переплавиться в массовую культуру, эстрадное шоу. И потому 68-й с его «мечатателями» — это всего лишь история, просто история, оживленная Эросом. У ироничного Бернардо Бертолуччи, лишающего киносредствами невинности уже вторую красавицу-актрису (вслед за Лив Тайлер в «Ускользающей красоте» — Эву Грин), пафос молодежного протеста полностью девальвируется тем, что без обналичивания родительского чека и употребления внутрь папиного вина юноши и девушка не могут существовать физически. Буржуазные матценности побеждают силу интеллектуальной революции, запертой в квартире, а потом вырывающейся на баррикады, которые не способны защитить молодые жизни. Уж лучше папин чек, чем смерть на улице, где под булыжниками — пляж.
