Школа клубного типа

Моя 17-летняя племянница чудо как хороша собой — так хороша, что я в смущении отвожу глаза. И неглупа. При этом — невероятно темна. Что заставляет меня еще сильнее волноваться. Хотя бы потому, что множество людей имеет планы на хорошеньких молодых девушек, но эти планы краткосрочны, как планы Минфина во время падения цен на нефть. С хорошенькими дурочками поступают как с вакханками с амфор из стихотворения Пастернака, а сортировкой на неглупых, но необразованных, и просто глупых обычно никто не заморочен.

Образование помимо знаний дает систему распознавания «свой-чужой».

То, что моя племянница обладает не только резвым характером, но и таким же умом, я знал давно, но о степени ее невежества узнал недавно (из меня скверный дядя: даже не «дядя по выходным», а «дядя по редким праздникам»). Из архива вылетел старый снимок, переснятый альбом АВВА, и племянница в изумлении спросила, неужели я эту группу слушал.

— Да, дорогая. У меня вообще в жизни было немало ошибок. А к чему твое изумление? Дурной вкус присущ многим подросткам!

— Но ведь… Это любимая группа Ленина? Что ты на меня так смотришь? Ну, я точно уже не помню… Или Сталина? Но нам учительница истории так говорила!

Подростки, когда понимают, что сели в лужу, но не понимают, какой она глубины, всегда сваливают грех на старших.

Быстрый, почти скоринговый — как в банке при небольшом займе — опрос знаний племянницы показал, что она: а) не может извлечь квадратный корень из 100; б) не знает столиц США, Канады, Австралии; в) не имеет ни малейшего представления об основных точках русской истории, так что вопрос о числе царей Иванов выглядит издевательским, типа вопроса о квантовых суперпозициях.

Я был в той же ярости, что и сестра в прошлом году, когда племянница заявила ей, что не будет продолжать учебу «в этой гребаной школе» (где сестра перевела тьму денег на дополнительные английский и французский — с нулевым результатом), а уходит в колледж гостиничного бизнеса и туризма. То есть в ПТУ. И вот год колледжа подходит к концу: можно было бы уже знать, где находятся Канарские острова и где — Багамские? Или хотя бы район под названием Пески в Петербурге? Или хотя бы главные отели мира — от George V до Waldorf Astoria?

Племянница насупившись начала объяснять, чему и как их учат (ничему и никак, то есть плохо и скучно), и, в общем, те крохи, что отложились в ее прелестной головке, — это результат серфинга по интернету и общения с подружками. Ей, например, интересна музыка, в том числе джаз и кое-какая классика (еще один скоринг-тест: никакого понятия даже о Десятникове и Пьяццоле, не говоря уж о Шенберге и Штокхаузене).

Однако она мгновенно увлекается, когда я рассказываю об истории музыки как об истории капитализма (появление рынка потребовало музыки на продажу, так появились концертные залы, симфонии и симфонические оркестры, а появление звукозаписи создало масс-маркет: «фанера» — это как отдел замороженных продуктов в супермаркете; а джаз — это победа демократии над дирижерскими монархиями). Племянница легко схватывает идеи, точно задает вопросы, я же говорю: не глупа.

— Димочка, ну почему мне это не рассказывали в школе?!

А вот почему.

Наша школа, со всеми ее стандартами, — дитя индустриальной эпохи, то есть эпохи массового производства стандартизированного продукта, когда главное, чему надо научить, — это подчинению, дисциплине, встраиванию в стандарт. А «школа будущего», то есть школа американского типа, в которой можно «всерьез» ничему не учиться, кроме общения (общение нужно всем, а зачем химия горничной или дальнобойщику?); школа, где можно выбирать предметы; школа, где дети должны быть счастливы, — эта школа у нас не привилась.

Мы взяли за основу прусский образец — школу муштры.

Но эта школа несовместима с нынешней эпохой, где web 1.0 меняется на web 2.0 быстрее, чем арифметика сменяется алгеброй; где уважение друзей зависит от присутствия в соцсетях; где гаджеты и возможности обновляются ежемесячно. В этой системе старые училки (все вы, с седыми прядками, над нашими тетрадками) — просто лохушки-неудачницы, вымещающие на детях злобу за несложившуюся жизнь и дешевый бабушкофон.

И я сейчас вовсе не о важности внедрения infortainment, обучения через развлечение.

Боюсь, им дело не спасешь — все гораздо хуже.

Дело в том, что главный продукт, производимый в информационную эпоху, — это качественно проведенное время, причем в рамках своего «клуба по интересам» (простейший клуб — круг друзей и подруг, неважно, офлайновых или сетевых).

Вопрос «что мы будем есть?» был решен аграрной эпохой, «что наденем?» — решен индустриальной, а вопрос «что делать?» — это вопрос дня.

В «клубе экстремалов» в кайф ночевать в палатке на утесе, в «клубе сибаритов» — на king-size кровати в отелях Four Seasons. Кто создает лучшее время, тот и побеждает. Google бьет по капитализации «Яндекс» (и скоро побьет Microsoft), потому что из поисковой системы превратился в набор онлайн-инструментов для качественного проведения времени. Выбралась семья в «Ашан», у каждого в смартфоне Google Keep, а там синхронизированный список покупок: каждый видит, что уже куплено, что еще нет. Вместо нудного шопинга — игра. Почитайте «Манифест новой экономики» профессора ВШЭ Александра Долгина. Там как раз про экономику клубного типа.

Российская школа в этом смысле — лузер. Она всех приучает к дисциплине, единообразию и набивает знаниями, как будто завтра всем в инженеры.

То есть, конечно, часть станет инженерами, и школы с суровой дисциплиной и учебой-каторгой типа питерской 610-й гимназии, где зубрят греческий и латынь, тоже нужны, потому что «ботаникам»-мазохистам нужен свой s&m-клуб. Но в новой экономике клубов много, и если школа не производит качественное время в рамках своего клуба, то ни к какой жизни она выпускников не готовит.

Вот почему моя племянница всю скукотищу на уроках географии справедливо игнорирует, чатясь (подозреваю) под партой «ВКонтакте» и ставя лайки в инстаграм.

Греющих душу соображений у меня в связи с этим только два.

Первое: если для племянницы авторитетом не является колледж, то его место должен занять родной дядя. Нужно будет ей кое-что порассказать об устройстве мира да прихватить с собой в Мариинский театр на «Пиковую», а после оперы завалиться на джем-сейшн в The Hat: на девушек нежного возраста все эти блещущие ложи да прожженные джазмены производят сильное впечатление.

Вторая мысль состоит в том, что Россия так стремительно, так радостно, так повиливая хвостиком возвращается назад, к архаике, что удара мордой об забор недолго ждать. И тогда рассыплются сегодняшние убогие иерархии, и в школе снова найдется и поляна для педагогов-новаторов, и поле для эксперимента, и смена стандартов, и разнообразие форм.

Главным критерием для оценки которых будет все то же — соответствие главному продукту клубной экономики, качественно проведенному времени.

А в нынешней России — просто скучно и учиться, и жить, господа.