Цивилизация
НИИ культурного и природного наследия им. Д.С. Лихачева обнародовал результаты экспертизы спектаклей и фильмов современных режиссеров по произведениям Пушкина. Проанализировать постановки подведомственный Минкульту РФ НИИ решил в честь Года литературы. Эксперты подвергли критике фильм Владимира Мирзоева «Борис Годунов» (2011), спектакль Константина Богомолова в «Ленкоме» по этому произведению, постановку «Онегин» Тимофея Кулябина в руководимом им театре «Красный факел», а также оперу Дмитрия Чернякова «Руслан и Людмила» в Большом театре. Руководитель Института наследия Арсений Миронов рассказал «Газете.Ru» о том, зачем проводилась эта работа и какие практические последствия будет иметь эта экспертиза.
— Эксперты фактически предлагают перейти к единому варианту сценического толкования любой классики, отступление от которого предполагает, например, лишение постановок государственного финансирования и ссылку в частные театры. Не приведет ли это к тому, что все государственные театры России будут одинаково играть одинаковые спектакли?
— Эксперты, приглашенные на семинар, ни разу не сказали о «едином варианте». Если я вас попрошу назвать мне содержание этого гипотетического и ужасающего «единого варианта», вы вряд ли сможете это сделать, потому как его быть не может по определению. Речь шла о другом: да, природа театра связана с интерпретацией, но в информационном пространстве в качестве «модного» и «передового культурного отряда» выдвигаются исключительно постановки радикального (провокативного, «горизонтального») театра. Эксперты высказывали свои мнения по поводу данного типа театра, полагая, что необходимо информационное внимание и к другим театрам. В том же Новосибирске есть ведь не только «Красный факел» с «золотомасочным» «Евгением Онегиным» режиссера Тимофея Кулябина, который рассчитан на тех, кому — по словам режиссера — «все равно, великое произведение «Евгений Онегин» или нет, можно над ним надругаться или нет». Но почему-то на «Золотую маску» никогда не приглашался другого типа «авторский театр» — Новосибирский драматический под руководством Сергея Афанасьева, умеющий в интерпретации классики не отказываться от психологической нюансировки и серьезных смыслов.
Речь на семинаре шла не о том, что классику «будут играть одинаково». Наоборот: эксперты, по сути, говорили о том, что
необходимо разнообразие интерпретаций, так как сегодня довлеет именно внеценностное, пустотное, «экспериментальное» прочтение.
<1>И это последнее неприлично доминирует: стоит только публике или местному гражданскому обществу высказать недоумение по поводу ценностей того или иного спектакля, как эту постановку столичная критика приглашает на «Золотую маску» и дает награду. Эксперты упрекали государство, что оно слишком долго не проявляло никакой культурной воли и допустило непропорциональные, чудовищные перекосы в финансировании — а значит, и пропаганде — таких театральных проектов, которые часто под видом «эксперимента» были художественно несостоятельны. И, по сути, радикализировали общество.
Искусство развивается циклично. Когда-то у Станиславского возникло ощущение кризиса театра, и он начал свой новый театр. Но и его Художественный театр позже не раз переживал кризисы. Мне кажется, что наши эксперты, как люди широко образованные, просто хорошо чувствуют этот явный кризис провокативного искусства и потому говорят о нем так определенно. Находящиеся внутри процесса могут этого и не понимать.
— В чем-то экспертные заключения напоминают разбор школьного сочинения по литературе в советской школе — когда для пятерки следовало вовремя процитировать Герцена и «луч света в темном царстве», а собственные мысли категорически не приветствовались. У вас у самого нет ощущения возвращения к устоям того времени?
— А у вас нет ощущения, что мы вернулись к единообразию советского времени именно в том, что
сегодня многие постановки создаются по шаблону — когда для «пятерки» нужно вовремя показать зрителю нужную часть тела и вовремя выругаться? Непременно нужно добавить наркотиков, гомоэротики, немного «майдана»?
Одни и те же школярские ухватки. Едва ли не самая ходовая — когда насыщенный пафосом классический текст накладывается на комический образ или когда персонаж Гоголя или Чехова наделяется портретным сходством с политическим деятелем нашего времени.
Предсказуемость и шаблонность якобы новаторских режиссерских решений объясняется еще и тем, что, к сожалению,
постановщик иногда просто не понимает глубинных смыслов, которыми пронизан классический текст.
Например, постановщик находит у Пушкина фразу юродивого из «Бориса Годунова»: «Нельзя молиться за царя Ирода, Богородица не велит». У постановщика не хватает знаний понять, что царь Ирод — убийца младенцев, и потому юродивый намекает царю Борису на убийство юного царевича Дмитрия.
Единственная активная ассоциация, возникающая у постановщика со словом «Богородица», — это слова из скандального панк-молебна. Поэтому единственно возможным лобовым решением становится натягивание балаклавы на голову несчастного юродивого.
Любая память об убитом маленьком царевиче, любые пушкинские мысли о муках совести и о покаянии царя Бориса при этом — стираются. Просто потому, что у постановщика не хватает творческой мощности понять Пушкина. В итоге режиссерские ходы предсказуемы, как ученические перлы в школьном сочинении.
Театральная критика привыкла заранее, порой не глядя, поддерживать эксперименты, связанные не просто со смелой интерпретацией, но и с перекодированием классических образов.
Поэтому голос эксперта, напоминающего о том, что интерпретация не обязательно означает убийство авторских смыслов, — это скорее свежая и смелая мысль. Она ломает шаблоны современной театральной журналистики, дискурс которой в последние годы нередко похож на шаблонное сочинение троечника.
— А кто вообще должен определять «авторский замысел», может ли у экспертов быть монополия на это? Или, например, в качестве экспертов следует позвать и кого-то из театрального (а не только филологического) сообщества, чтобы выработать некую согласованную позицию.