Цивилизация
Гениальный оператор Виктор Хрусталев (Евгений Цыганов) ездит на новом «Москвиче», чертовски обаятелен и немного жесток по отношению к женщинами — а они готовы ради него даже выйти на улицу в наряде Евы. Еще он может с легкостью поставить любой кадр и снять трудную сцену. Но много пьет. Уйдя в трехдневный запой вместе с другом, непризнанным сценаристом Костей Паршиным (Федор Лавров), Хрусталев узнает, что тот погиб — выпал из окна. Но оставил сценарий фильма, оператором на котором видел только своего приятеля.
Режиссером будущего шедевра должен стать недавний студент ВГИКа Егор Мячин (Александр Яценко), у которого в послужном списке — только дипломная короткометражка.
Директор «Мосфильма» Пронин (Владимир Гостюхин) ставит условие: сначала Хрусталев и Мячин должны доснять павильонную музыкальную комедию о колхозниках «Девушка и бригадир», которую не смог завершить Кривицкий (Михаил Ефремов) из-за сломанного по пьянке копчика. Но приход Хрусталева на съемочную площадку колхозной комедии лишит работы добрую и хорошую Люсю (Яна Сексте), оператора, чьей дружбой он очень дорожит. Кроме того, Мячин и Хрусталев одновременно влюбляются в студентку Марьяну (Анна Чиповская), но если молодой режиссер страдает платонически, то у Хрусталева с Марьяной все серьезно.
Режиссер Валерий Тодоровский снял свой первый фильм после вышедшего в 2007 году ретромюзикла «Стиляги» — и впервые это сериал (на «Каменской», «Бригаде» и «Мастере и Маргарите» он работал как продюсер). Его новая картина, 12-серийная «Оттепель», которую со 2 декабря начинает показывать Первый канал, — лента о кинематографистах начала 60-х годов прошлого века, полная примет времени, дань памяти поколению отца, режиссера и оператора Петра Тодоровского.
В кадре то пройдет Сергей Бондарчук (в исполнении Сергея Бондарчука-внука), то Олег Ефремов (Никита Ефремов, тоже внук).
Главный герой словно списан с Тодоровского-старшего, который начинал как раз оператором и даже возглавлял операторскую службу Одесской киностудии. Но это собирательный образ, как и образ Мячина, — тогда начинали карьеру многие из тех, кого позже назовут классиками; так, например, в 1960-м свой дебютный фильм «Каток и скрипка» снимал Андрей Тарковский.
Но «Оттепель» Тодоровского — не сыновняя ностальгия по временам, когда деревья были большими.
Режиссер признавался, что замысел нынешнего сериала родился у него после знакомства с американскими «Безумцами» (Mad Men) — сериалом о рекламщиках, работавших в те же 1960-е, только за океаном. Определенную рифму с хрущевской оттепелью действительно можно заметить — если вспомнить, насколько мощная переоценка ценностей происходила в Америке времен Кеннеди: курение переставало быть всеобщей и модной привычкой, харрасмент стал квалифицироваться вполне уголовно, полным ходом шла борьба за гражданские права негров. Креативщикам с Манхэттена в новых условиях приходилось нелегко.
Креативщиками СССР были киношники.
Советский кинематограф к концу 1950-х уже ожил после сталинского малокартинья, был очарован открывшимися перспективами и успешно конкурировал с лучшими работами западных коллег. На этой почве кинематографисты хотели от государства больше денег и меньше цензуры, повышения мастерства сценаристов, изменения условий оплаты. Ругались с Министерством культуры и лично Екатериной Фурцевой и пытались не допустить до творческих вопросов Идеологический отдел ЦК. КГБ считал кинематограф гнездом антисоветчины и в целом проявлял признаки беспокойства. Было с чего: к началу 1960-х перемены все набирают и набирают ход — поэты читают свои стихи в Политехническом музее и у памятника Маяковскому, на подъеме «Новый мир», скоро выйдет «Один день Ивана Денисовича» Солженицына, количество фильмов по сравнению с предыдущим десятилетием выросло в разы. Цензурные ограничения ослабли, и нет никаких причин считать, что у кого-то там, наверху, хватит духу приказать снова надеть намордники.
Хроники советской киножизни того времени читаются как увлекательный приключенческий роман — ничуть не менее увлекательный, чем приключения творцов с Мэдисон-авеню.
Но всего этого закулисья в «Оттепели» почти нет. Время шумит сильно, но где-то за стенами жизни героев, так что до них доносится лишь неясный гул, отдельные отголоски. Они, конечно, держат фигу в кармане, но в основном пьют, любят, ревнуют, ругаются между собой и с начальством, шумно мирятся, снова пьют, ругаются и клянутся в вечной дружбе — и готовы снимать что угодно, хоть фильм о ненастоящем колхозе, лишь бы снимать.
И обнаруживается, что этого действительно вполне достаточно: и им для ощущения полноты жизни, и нам — чтобы полностью провалиться в наблюдение за ними.
Аккуратно дистанцируясь от злобы тех дней, Тодоровский передает с экрана удивительно волнующее ощущение, с социально-политическим контекстом если и связанное, то не напрямую, — чувство меняющегося состава воздуха в стране, перемен, пронизывающих все сферы жизни. Ощущения, современному зрителю более чем знакомого — возникавшего и от вида российского триколора, поднимаемого над зданием Верховного совета, и от репортажей с майданов одной из соседних столиц, и от вызывающих трепет у любого постсоветского человека слов «свобода лучше, чем несвобода», да и просто после отставки чересчур крепкого городского хозяйственника.
По каждому из этих сюжетов жизнь так и не предложила хеппи-энда — как было и в случае с хрущевской оттепелью. Но в кино-то все по-другому, и следующие серии «Оттепели» покажут, сберегут ли герои Тодоровского за всеми этими переменами свою свободу. Закон жанра вроде бы предполагает, что сберегут — но припев заглавной песни сериала (стилизованной Константином Меладзе под эстраду 1960-х), кажется, сообщает обратное. В иносказательной форме.
