Цивилизация
Любой фестиваль (а Каннский пуще всех) гоняется за открытиями. Худшая ловушка — оказаться замкнутым в кругу общеизвестных имен, как это случилось год назад: Ханеке, Тарантино, Альмодовар, Триер… сколько можно! Но и эксперименты с новичками не всегда доводят до добра: прессу они не интересуют, народ жаждет звезд. Наилучший выход для отборщиков в такой ситуации — создавать собственную, приватную систему авторов-звезд, окруженных ореолом легенды, но так и не ставших частью общепринятой конъюнктуры.
Именно таков португалец Мануэль де Оливейра — старейший режиссер в мире, 101-летний герой Книги рекордов Гиннесса, фильмов которого в прокате (даже на видео) не сыщешь.
Ему успели раздать почетные награды на всех фестивалях мира, соревноваться с прочими ему незачем. Именно поэтому патриарха пригласили открывать главную из параллельных каннских программ — «Особый взгляд». К слову, статус конкурса № 2 в этом году заметно выше, чем обычно: в нем участвуют модные румынские режиссеры, раскрученный китаец Цзя Чжанке, автор «Звонка» Хидео Наката и, наконец, сам Жан-Люк Годар.
Оливейра — человек увлекательной судьбы.
Первый его фильм еще немой, по первой профессии он актер и вообще красавец мужчина. После прихода фашистов к власти почти не снимал (по одной картине в десятилетие), отдавая все силы виноградарству и автогонкам. Сменился политический режим — он опять взялся за камеру. Наиболее активный период творчества наступил после 80-летия.
Но, конечно, интересен Оливейра не этим, а самими фильмами.
Причем чем дальше, тем интереснее. Ни в какие классификации их вписать решительно невозможно. Статичная камера, преувеличенно литературные или театральные диалоги, полное пренебрежение «форматным» хронометражем (есть фильмы длиной в час, есть длиной в семь часов), притчевость, не отягощенная навязчивой символикой, и уникальное чувство юмора.
Новый фильм Оливейры называется «Странный случай Анжелики».
Сценарий к нему был написан в начале 1950-х, но в 1952-м фильм, уже было запущенный в производство, был похоронен салазаровской цензурой: во-первых, герой был евреем, во-вторых, мистика и абстрактный гуманизм тогда тоже не приветствовались. Режиссер махнул рукой, сценарий потом был опубликован отдельной книгой. А теперь Оливейра к нему вернулся, переписав лишь самую малость — изменив историю ровно настолько, чтобы она вписалась в современный контекст.
Фокус лишь в том, что эта картина (как практически все значимые работы Оливейры) о том, как смехотворен и малозначителен этот контекст в масштабах вечности:
он, человек ста с лишним лет, имеет все моральные права на подобный угол зрения.
В предыдущей картине Оливейры «Странности юной блондинки» внук режиссера Рикардо Трепа играл роль молодого идеалиста, влюбившегося в девушку-клептоманку; по сути, фильм высмеивал истерию вокруг всемирного финансового кризиса. Об этом же кризисе ведут досужие застольные разговоры обитатели частного пансиона в «Странном случае Анжелики», вскоре приходя к выводу о более глобальной, космической природе всеобщего коллапса. Тема меняется: теперь говорят о столкновении материи с антиматерией. В беседу не вступает только главный герой (неизменный Трепа, с годами все более похожий на деда) — фотограф по профессии, переживающий втайне от всех пресловутый контакт с антиматерией. Его позвали среди ночи сделать снимок только что умершей девушки — вчерашней невесты, лежащей в кругу безутешных родных в подвенечном платье.
Он взглянул в объектив, и вдруг она ожила, только для него одного.
«Странный случай Анжелики» — невероятная история о любви живого и мертвой, полет во сне и наяву, сделанный на стыке между почти документальным реализмом и магией, оформленной в эстетике начала века: видимо, для Оливейры эталоном спецэффекта до сих пор остается кинематограф Мельеса, Мурнау или Птушко. Отсюда ощущение гротеска, издевки, однако если над кем-то режиссер и смеется, то никак не над своим романтическим героем, а над современным зрителем. Под тихие звуки закадровой музыки — в основном мазурок Шопена — фотограф ходит на склоны реки Доуру и снимает там рабочих-виноградарей, мотыжащих землю у старых олив (собственно, «Оливейра» значит «оливковое дерево»). «Меня интересуют только те, кто работает вручную, по старинке», — объясняет он.
Безусловно, это откровенное признание самого режиссера.
Кино о самом важном, о смерти и любви: сделать фильм об этом, обойдясь без штампов и выпендрежа, — задача убийственно сложная. Но решенная на «отлично». Это непостижимое зрелище — то гротескное, то невыносимо трогательное — увы, вновь не имеет практически никаких шансов на прокат у нас (даже ограниченный). Возможно, это в данном случае и есть единственный сертификат художественного качества.
