Цивилизация
Постоянно раздающиеся на самом высоком уровне призывы бороться с искажением истории заставляют еще и еще раз подвергать осмыслению саму проблему: с чем надо бороться и зачем это делать?
Для ответа на этот вопрос необходимо четко представлять, каково место национальной истории в жизни любого народа и государства. Речь идет не о построениях ученых, скрупулезно выверяющих пределы допустимого в своих утверждениях о прошлом и все время рефлексирующих по поводу степени их обоснованности. А о той мифологизированной версии национальной истории, которая прочно вошла в общественное сознание. При слове «миф» многие историки чуть ли не хватаются за пистолет. Однако задумаемся всерьез: стоит ли это делать?
Символы социальной памяти
Очевидно, что память того или иного народа о своем происхождении и прошлом является важнейшим видом социальной памяти. «Для того чтобы любая социальная группа обрела коллективную идентичность, — пишет британский историк Джон Тош, — ей необходимо общее понимание событий и опыта, постепенно формировавших эту группу. Иногда оно включает общепринятое поверие относительно происхождения этой группы, как это имеет место во многих национальных государствах; или акцент делается на ярких поворотных этапах и моментах символического характера, подкрепляющих представление группы о себе и ее устремлениях».
Память о своем прошлом помогает людям лучше и глубже понять настоящее, осознать свои взаимоотношения с другими народами, яснее представить себе возможное будущее. Особенно ярко ее консолидирующая и вдохновляющая роль проявляется в эпоху перемен, в моменты опасности для существования нации. В такие времена политики и государственные деятели апеллируют к ярким эпизодам из прошлого своего народа, чтобы сплотить и воодушевить сограждан, напомнив им о славных деяниях предков. В трудные периоды социальная память оказывается источником духовной силы и патриотического воодушевления.
Особенностью этой памяти является то, что она придает событиям и людям символическое значение, усматривая в каком-то отдельном событии или человеке воплощение духа и чаяний целой эпохи, наделяя их чертами, в той или иной степени присущими событиям и людям того времени. Именно эти события и люди-символы служат опорами национального самосознания.
До недавнего времени в нашей стране историки и популяризаторы не покушались на символы социальной памяти, ибо обычно в событии-символе сохраняется воспоминание о реально важном эпизоде истории народа.
Историки стремились лишь обогатить, дополнить социальную память, сделать ее точнее и полнокровнее. Социальная память народа опиралась на труды Карамзина и Соловьева, Ключевского и Платонова, Забелина и Устрялова, работы выдающихся советских историков. Художественная и популярная литература черпала свой материал из работ этих профессиональных ученых.
К сожалению, во второй половине ХХ века как история, так и популярная историческая литература стали испытывать сильнейшее влияние идеологии и политики. В атмосфере «холодной войны» задача просвещения постепенно уступила место целям пропаганды. Историческое просвещение в трудах зарубежных популяризаторов истории постепенно уступило место откровенной националистической пропаганде. Для иллюстрации достаточно привести один весьма характерный пример: В недавно изданной обширной «Патриотической истории Соединенных Штатов» в главе под названием «Прекраснейший час демократии, 1941–1945» американские историки Л. Швейкарт и М. Аллен приводят такой перечень важнейших событий Второй мировой войны:
«Сентябрь, 1939: Гитлер захватывает Польшу, и в Европе начинается Вторая мировая война.
1940: Германия осуществляет разгром французских и британских вооруженных сил во Франции; Франция капитулирует и подвергается оккупации; оккупируется Норвегия; битва за Англию.
7 декабря 1941: Япония нападает на Перл-Харбор.
1942: Соединенные Штаты и Британия высаживаются в Северной Африке; Джимми Дулитл бомбит Токио (февраль); битвы в Коралловом море (май) и у аттола Мидуэй (июнь).
1943: союзники приступают к бомбардировкам в Европе, наносят поражение Африканскому корпусу, оккупируют Сицилию и Италию (июль).
1944: вторжение во Францию (шестое июня); освобождение Парижа (август); высадка на Филиппинах и сражение в заливе Лейте (октябрь).
1945: Германия капитулирует (май); высадка на Иводзиме и Окинаве; испытание атомной бомбы; атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки (шестого и девятого августа); капитуляция Японии.
1946: речь Уинстона Черчилля о «железном занавесе», начало «холодной войны».
1947: план Маршалла, создание Северо-Атлантического пакта».
Что сказать об этой «истории»? А ведь «холодная война» вроде бы закончилась, и авторы вполне могли бы в числе важнейших событий войны упомянуть и нападение Германии на СССР, раз уж они не забыли о Норвегии. Но такого упоминания нет. Совсем недавно было модно поносить советскую историографию за ее идеологизированность и покорное следование партийным инструкциям. Но советские историки все же никогда не забывали упомянуть о вкладе США и Англии в общую победу над фашизмом.
История из пробирки
Выступая в конце марта на заседании российского организационного комитета «Победа», вице-премьер Сергей Иванов выразил обеспокоенность искаженным освещением истории, умалением роли России и Советского Союза в частности во Второй мировой войне, Отечественной войне 1812 года, Полтавском сражении «в СМИ отдельных европейских государств, в первую очередь ближнего зарубежья и наших соседей — партнеров по СНГ».
Наивно, однако, полагать, что политики и средства массовой информации стран Запада откажутся от поддержания собственных версий национальной истории, и вместо конструирования сплачивающих свои народы и поддерживающих гражданские чувства мифов займутся «умалением» собственной истории! Напротив, разумно предположить, что
многие государства на постсоветском пространстве, занимаясь конструированием собственной национальной идентичности, просто вынуждены заниматься мифотворчеством, выращивая героические мифы «лабораторным» способом.
Так что пусть историки и популяризаторы зарубежных стран формируют социальную память своих народов – это их дело.
Российского политика, прежде всего, должно заботить положение дел в самой России. Критика в адрес зарубежных «фальсификаторов» подразумевает, что в России-то все в порядке, здесь литература и телевидение твердо стоят на страже социальной памяти. Однако так ли это?
В последние двадцать лет было издано огромное количество популярной исторической литературы, которая направлена не на укрепление социальной памяти, не на ее обогащение, дополнение, уточнение, а, напротив, на ее разрушение. Особенно усердствует телевидение, последовательно дискредитирующее все наиболее важные события российской истории, имеющие символическое значение. Более того, целая «школа» академика Фоменко трудится над доказательством того, что у России вообще не было истории или, по крайней мере, она на 500 лет короче, чем привыкли думать.
Это уже второе покушение на социальную память в истории нашей страны. Первая попытка была предпринята после Октябрьской революции, когда публицисты и писатели рисовали историю России почти сплошь черной краской,
стремясь создать у широких слоев населения впечатление, что на протяжении всей своей истории русский народ страдал под гнетом самодержавия, что царизм постоянно терпел поражения во всех внешних войнах и что единственными светлыми пятнами в многовековой истории России были лишь крестьянские восстания да революционное движение. Однако эта попытка была сравнительно недолгой, постепенно сошла на нет, и история России в трудах советских историков в значительной мере была «реабилитирована». Широкое наступление на социальную память, начавшееся в середине 80-х годов, носит гораздо более радикальный характер. Причем наступление ведется, как и прежде, не с научных, а с идеологических позиций.
Война фантазий
Великая Отечественная война, безусловно, является одной из опор коллективной памяти российского народа. Образ войны и Победы является символом могущества нашего Отечества, единения людей разных национальностей, социальных и возрастных групп, служит напоминанием об огромном духовном потенциале, которым обладает Россия и ее народ. Осознание этого обстоятельства заставляет с особой ответственностью относиться к повторяющимся время от времени попыткам предложить обществу «новое прочтение», пересмотр устоявшихся представлений относительно происхождения Второй мировой войны, обстоятельств ее развязывания, роли и места Великой Отечественной войны («восточного фронта»), хода и итогов.
Специалисты в области военной истории давно бьют тревогу в связи с тем, что освещение событий 1941–1945 гг. во многих средствах массовой информации ведется предвзято, крайне идеологизированно, с нарочитым пренебрежением к фактам и документам.
Вот как оценивает ситуацию известный историк Юрий Рубцов: «Сегодня нас понуждают полностью сдать позиции, которые всегда считались незыблемыми, потому что отражали объективную реальность. А именно: усвоить, что все в нашей истории было либо «неправильным», либо вовсе преступным; признать агрессором не фашистскую Германию, а Советский Союз; согласиться с тем, что не военная машина Гитлера, а кремлевское руководство планомерно уничтожало во время войны советский народ; …что наши полководцы – бездари, способные побеждать не иначе, как большой кровью…»
На деле же, однако, никаких «версий» относительно этих событий в историографии нет и быть не может: дискуссии среди специалистов по предвоенному периоду, в том числе о причинах неудачного для Красной армии начала войны, ведутся в рамках достаточно жесткой системы координат, заданной имеющимися в распоряжении исследователей источниками. Конечно, ничто не мешало литераторам Игорю Буничу, Эдварду Радзинскому, Владимиру Карпову создавать сочинения в жанре исторической беллетристики, в том числе и о кануне войны, но их творчество никак не может быть учтено в работе историков-профессионалов. Напротив, последние не раз отмечали, что достижения специалистов зачастую просто игнорируются многими деятелями искусств, избравшими для самовыражения столь непростую тему, как канун и начало Великой Отечественной войны. Но,
если автор претендует на то, что в его сочинении излагается «научная гипотеза», он не имеет права пренебрегать методами и приемами, выработанными в науке для отделения зерен истины от плевел домыслов и фантазий.
Еще одна тенденция связана с негативистским отношением к трудам предшественников. Подчеркивается, что «официальная историография» ни в коей мере не смогла дать адекватного описания событий кануна Великой Отечественной войны и объяснения причин поражений Красной армии. Имярек же в своих работах впервые (!) предлагает правдивую реконструкцию событий, наконец-то дает внятные (!) ответы на все те вопросы, над которыми десятилетиями бились не только отечественные, но и зарубежные историки.
Пропаганда против просвещения
Описанное явление не есть особенность только литературы о Второй мировой войне. Налицо рост числа опусов по русской истории (начиная от Рюрика и заканчивая В. В. Путиным), сочинители которых выказывают те же претензии. «Пафос подобного рода монстров, — отмечают авторы книги «История в мелкий горошек», посвященной разбору сочинений «школы Фоменко», — неизменно сводится либо к ниспровержению существующих представлений о тех или иных исторических событиях, либо к осуждению того, что уже свершилось в истории. Первый случай понятен: историки – дурачье… Во втором случае монстр просто объясняет аудитории, как мерзко и неправильно вели себя далекие предки и как надо было им себя вести, чтобы все было хорошо».
Это уже отнюдь не обычная популярная литература по истории, в простой и интересной форме распространяющая исторические знания. Как мы уже отмечали, эта литература служит не просвещению, а пропаганде. Ее изготовители вдохновляются не стремлением к истине, не желанием обогатить или уточнить знания своих современников о прошлом, а определенной идеологией. Причем,
несмотря на нарочитую наукообразность всех этих писаний, обильные ссылки на многочисленные источники, легко просматриваются идеологические и даже политические цели их авторов.
Конечно, ни один историк не свободен от тех или иных идеологических ориентаций. Один верит в прогресс и считает, что настоящее всегда лучше прошлого, а будущее обещает ослепительные перспективы; другой ностальгирует по прошлым временам и полагает, что со временем все становится только хуже. Одному нравится монархия, другому – демократия.
Настоящее с его проблемами, конфликтами и надеждами не может не влиять на ученых. Однако независимо от своих ценностных предпочтений историк все-таки вынужден соблюдать правила и нормы профессиональной деятельности и обязан стремиться к беспристрастному описанию событий прошлого. Его симпатии и антипатии, его вкусы и предпочтения, безусловно, окажут влияние на результаты его исследований, однако он не занимается пропагандой каких-то ценностей или идеологий. Цель историка – максимально объективное и беспристрастное воссоздание событий прошлого, действий и мыслей людей прошедших эпох. Но
подлинной целью популярной или псевдоисторической литературы ныне является именно пропаганда – пропаганда определенной идеологии.
Если кто-то просто и откровенно провозгласит: «Русские люди! Вы никогда и ни на что не были способны. Вы всегда были варварами и рабами. Вы сохранились и выжили только благодаря помощи просвещенных европейцев. Ваша армия никогда не одерживала побед, следовательно, она вам не нужна», — то его вряд ли кто будет слушать. Поэтому ту же самую идеологию кондотьеры глобализма внушают людям более тонко – подрывая основы социальной памяти и разрушая символы национального самосознания. Именно этим и занимается значительная часть авторов псевдоисторической литературы.
Тиражирование мифов
Конечно, если из года в год СМИ будут твердить, что Полтавской победы не было, Александр Невский не сражался с Тевтонским орденом, а сражение под Эль-Аламейном было более значительным событием, чем Сталинградская битва, то ложь войдет в массовое сознание, историческая память народа будет искажена и обеднена. А это, в свою очередь, серьезно подорвет национальное самосознание: кому охота чувствовать себя представителем народа, в истории которого не было ни одного светлого пятна!
Надо ли говорить, что умножение числа подобных сочинений наносит непоправимый вред социальной памяти. К числу очевидных последствий следует отнести падение исторической грамотности у молодежи и в обществе в целом. Общество приучается к восприятию истории не как науки, способной добыть объективное знание, но как литературного творчества.
Если история – лишь субъективная интерпретация, чья-то «версия», «мнение» или «миф» – что мешает любому энтузиасту заняться конструированием и тиражированием собственного мифа? Если прошлое «непредсказуемо», достоверно установленных фактов попросту нет, то обессмысливается преподавание истории как учебной дисциплины в школах и вузах.
От утверждения о непредсказуемости российского прошлого один шаг до признания того, что у России прошлого вообще нет. Результат – общество постепенно лишается исторической памяти.
И происходит это не потому, что некие «доброжелатели» за границей занимаются «умалением роли России», как кажется Сергею Иванову. Главная проблема внутри самой страны, где созданы условия и поощряется распространение самых диких версий национальной истории, в том числе дискредитирующих ее главнейших деятелей и важнейшие символические события. Именно об этом нужен честный разговор, именно это должно вызывать тревогу и обеспокоенность любого государственного деятеля, озабоченного тем, чтобы корабль российского государства не потерпел крушение на рифах какой-нибудь очередной революции.
