Цивилизация
Новое европейское государство Косово рождается под шумные споры сторонников и противников его появления. Казалось бы, чего проще: один народ не хочет жить под общей государственной крышей с другим, вот и отделяется. Косово — не первая и, вероятно, не последняя территория, идущая этим путем. Тем более что взаимных претензий у косовских албанцев с сербами действительно более чем достаточно. На самом же деле
речь идет об очередной попытке решить задачу о квадратуре круга — ведь разве что с ней можно сравнить по сложности вопрос о самоопределении наций.
Сам этот принцип был, как известно, внесен в «высокую» международную политику президентом США Вудро Вильсоном. В январе 1918 года он выступил со знаменитыми «14 пунктами», в которых обозначил военно-политические цели США и их союзников в первой мировой войне. Среди них было и самоопределение ряда народов Центральной и Восточной Европы. О предоставлении им государственной независимости речь в «14 пунктах» прямо не шла, но события последующих месяцев привели именно к этому.
В стремлении дать народам возможность «самоопределиться» Вильсон неожиданно совпал с Лениным.
Правда, для вождя большевиков самоопределение наций было лишь этапом большого пути от «реакционных» буржуазно-милитаристских империй к «всемирному человечьему общежитью», которое сулили коммунисты после победы мировой революции.
Мечта Ленина не сбылась, воплощение же мечты Вильсона, известное как Версальская система, породило в 20–30-е годы больше проблем, чем решило. Опыт обретения независимости различными народами в разные годы и в разных уголках Европы (сосредоточимся на ней, коль скоро мы начали с Косова) показал, что есть, по меньшей мере, несколько факторов, которые практически не позволяют реализовать принцип самоопределения наций в чистом виде.
Во-первых, почти никогда нельзя четко и однозначно отделить территорию, принадлежащую одному народу, от земли его соседей. Исторически области расселения этносов меняются. Так, претензии сербов на Косово подкреплены тем, что там находится ряд их средневековых святынь. Но ведь и албанцы живут на этой земле уже очень давно, и, опираясь только на исторические аргументы, трудно дать объективный ответ на вопрос о том, кому она «на самом деле» принадлежит. Кроме того, государственные и административные границы редко совпадают с границами между народами. Север Косова, как известно, по-прежнему заселен сербами, и напрашивается вопрос: если Косово имеет право на отделение от Сербии, то почему сербская часть Косова не имеет права на отделение от албанской части?
Во-вторых, что считать «самоопределяющейся» нацией? Большинство жителей Косова — албанцы, но знатоки региона утверждают, что их идентичность не полностью совпадает с идентичностью их соплеменников из Албании. За годы пребывания в Югославии и Сербии (и борьбы с ними) косовские албанцы обзавелись своей элитой и собственным самосознанием. Но можно ли считать «косоваров» отдельной нацией? Или со временем албанская идентичность поглотит косовскую? Трудно сказать, но опыт других народов говорит о том, что сам факт государственной независимости часто способствует формированию отдельной нации, даже если она говорит на одном языке с народом соседней страны. (Вспомним немецкоязычную Австрию, преимущественно англоязычную Ирландию или вообще четырехъязычную Швейцарию). При этом важно не столько стремление большинства народа к независимости, сколько наличие сформировавшейся элиты, чьим интересам независимость соответствует. Так, в 1992 году, накануне распада Чехословакии, по данным опросов, большинство чехов и словаков не поддерживало «бархатный развод». Но правящие элиты обеих республик, придерживавшиеся противоположной политической ориентации, договорились о роспуске федеративного государства. И сейчас существование двух стран вместо одной уже кажется чехам и словакам естественным.
Самоопределение наций — скорее процесс, чем одномоментное явление.
В-третьих, создание новых независимых государств слишком сильно зависит от тех или иных, зачастую случайных, исторических обстоятельств. Вопрос о Косове мог быть давно решен, имей эта территория в эпоху «большой» Югославии статус не автономного края в составе Сербии, а равноправной с ней союзной республики. В таком случае Косово могло бы достичь независимости так же, как Словения, Хорватия или Македония — может, не совсем бескровно, но с куда меньшими проблемами и, возможно, без этнических чисток, служащих главной причиной нынешней ненависти между косовскими албанцами и сербами. Примерам такого рода несть числа, приведу один, кажущийся экстравагантным:
если бы в свое время Карело-Финская ССР волей Кремля не превратилась в Карельскую АССР в составе России, весьма вероятно, что сегодня Карелия была бы независимым государством, со своей армией, валютой, посольствами и т. п.
В-четвертых, воля и интересы крупных держав часто влияют на вопрос о самоопределении наций. Вся история Версальской системы, когда на месте многонациональной Австро-Венгрии были созданы (почему-то под лозунгом «самоопределения наций») столь же многонациональные Чехословакия, Югославия и Румыния — яркое тому свидетельство. Чехам, сербам и румынам просто позволили «самоопределиться» в большей степени, чем венграм, хорватам или судетским немцам. Пример противоположный — осуществленная с согласия «большой тройки» послевоенная насильственная депортация немецкого меньшинства из Польши и Чехословакии. Предлогом тогда послужила поддержка этим меньшинством нацистов в годы второй мировой, фактически же речь шла о завершении национального размежевания в Центральной Европе в интересах держав-победительниц.
Косовская история, несомненно, исключением не является. Она важна — непосредственно — для Европы и — скорее символически — для США и России.
Для Вашингтона независимость Косова — доказательство успешности стратегии «экспорта демократии», что может принести США хоть какое-то удовлетворение на фоне больших проблем в Ираке и Афганистане, где эта стратегия себя не оправдала.
Для Москвы косовская проблема — лишний повод продемонстрировать, что с Россией, «вставшей с колен», следует считаться — хотя трудно поверить, что в Кремле могут быть заинтересованы в дестабилизации обстановки там, где вскоре должны лечь трубы газопровода «Южный поток». К тому же мобилизовать общественное мнение, исполненное просербских чувств (исторически объяснимых и отчасти морально оправданных), в предвыборный период вполне уместно.
А вот с Европейским союзом дела обстоят сложнее. Ситуация в Косове касается его в большей степени, чем Америки или России. Балканы — «предбанник» ЕС, постепенно становящийся одной из его провинций (напомню, Румыния и Болгария в Евросоюз уже вступили). Европа помнит о собственной позорной слабости, проявленной в 90-е годы, когда исход конфликтов в Боснии, Хорватии, Косове предопределили, с одной стороны, местные вожди, а с другой — США. Именно поэтому ЕС спешит послать в Косово свою многочисленную миссию, которая фактически заменит администрацию ООН, действовавшую там с 1999 года.
Европе важно показать, что она способна «довести до ума» отсталую и неспокойную провинцию, к тому же преимущественно мусульманскую, и приобщить ее к своему интеграционному проекту. Это своего рода тест для всей идеологии ЕС — светской, демократической и наднациональной.
Евросоюз стремится к тому же самому и для Сербии, но здесь он изначально находится в невыгодной ситуации: ЕС пока не может предложить сербам «конфету», способную уравновесить горечь потери Косова. Обещания принять Сербию в Евросоюз все же слишком далеки и расплывчаты — хотя недавние выборы президента Сербии показали, что, по меньшей мере, половина сербов, несмотря ни на что, верит в европейское будущее своей страны. Со стороны руководства ЕС и ведущих европейских стран сейчас было бы мудрым и милосердным всеми возможными способами показать сербам, что они не являются пасынками Европы.
Есть, однако, и другой, возможно, еще более важный момент. В Европе немало стран, испытывающих проблемы в отношениях с регионами. В Бельгии почти полгода после недавних выборов не было постоянного правительства — партии, представляющие интересы фламандцев и валлонов, не могли договориться между собой. В Испании Каталония и Страна Басков удерживаются в составе королевства главным образом благодаря нынешней политике Мадрида, поощряющей децентрализацию. В Шотландии на последних региональных выборах победила партия, чьей стратегической целью считается выход этого региона из состава Великобритании. В Румынии и Словакии непросты отношения «титульных» наций с венгерским меньшинством. В этих условиях косовская независимость — заманчивый пример для всех европейских автономистов и сепаратистов. Именно поэтому Косово может стать важным полигоном для Европы. Косовские албанцы хотят создать свое национальное государство.
Евросоюз же в конечном итоге стремится к другому — показать, что национальные чаяния могут быть реализованы в рамках общеевропейского проекта, и что иные ценности — свобода, мир, единство — способны взять верх над воспаленным национализмом.
Балканы — хорошее, но очень трудное место для приложения сил европейцев. Однако в каком-то смысле интеграция Балкан — в том числе и Косова, и Сербии — может стать для Европы вопросом жизни и смерти.
Сама идея европейской интеграции противоположна принципу самоопределения наций. В рамках единой Европы нация становится лишь одной из составных частей формирующегося целого, а национальность — одной (и зачастую не самой главной) из характеристик человека. В чем-то эти идеи удивительным образом перекликаются с коммунистическими, но без революций и социального террора. До полномасштабного воплощения интеграционных проектов еще далеко, хотя уже явно ближе, чем до коммунизма. Но пока самоопределение наций и его антипод — принцип нерушимости границ — продолжают служить идеологическими дубинками, которыми политики охаживают друг друга. Идея самоопределения, надо признать, куда более романтична, чем охранительная: чувство причастности к новой национальной общности окрыляет и опьяняет. Но за каждым сильным опьянением неизбежно следует похмелье.
