Цивилизация
Долгое время все дискуссии о кризисных явлениях в экономике, социальной сфере и политике нашей страны сводились к рассуждениям о том, какое влияние оказывает на российские реалии глобальный кризис. В этом контексте и надежды на экономическое оживление в России, в том числе высказывавшиеся на высоком официальном уровне, неразрывно связывались с перспективами оздоровления экономик ведущих стран мира, прежде всего США. Такая логика была вполне объяснимой. Недаром некоторые аналитики отмечали, что нынешний глобальный кризис подобен эпидемии гриппа. Как один и тот же вирус у разных людей провоцирует разные немощи в зависимости от того, что у них болело раньше, так и сегодняшняя глобальная экономическая хворь в разных странах обострила их специфические национальные болезни. Однако
анализ событий последних недель в России позволяет сделать вывод, что кризис в нашей стране перешел в новое качество и стал развиваться по собственной внутренней логике.
И можно говорить о кризисе национальной модели развития, которая сформировалась в начале ХХI столетия. Ее временный успех – для кого-то настоящий, для других лишь кажущийся – в решающей степени обусловливался совпадением нескольких благоприятных факторов международного и внутриполитического характера. Мировые цены на нефть и газ, безусловно, важнейший из них, но не единственный. И анализ того, почему все прочие обстоятельства, совпадение которых и создало у многих иллюзию начавшегося прорыва страны в ХХI век, вдруг перестали работать, заслуживает специального разговора. Здесь же мы сосредоточимся на описании отличительных черт кризиса национальной модели и их последствий для ближайшего будущего России, а также механизма развертывания кризисных тенденций на отечественной почве.
В первую очередь о внешнеполитических проявлениях, ибо они видны невооруженным глазом. Очевидно, что последние события в сфере «газовой дипломатии» (присоединение все новых и новых стран к поддержке проекта Nabucco при все ухудшающихся перспективах «Южного потока») указывают на то, что эра, когда Россия являлась главным поставщиком газа на европейские рынки и монополистом-транзитером в поставках «голубого золота» на европейский континент, подходит к концу. Можно искать в этом злой умысел недругов России, тешить себя иллюзиями, будто новые революционные идеи типа проекта Транссахарского газопровода все изменят, но факт остается фактом.
У России нет ресурсов, чтобы противостоять начавшейся демонополизации газового экспорта в Европу. А значит, придется смириться со снижением поступлений в бюджет и с необходимостью перехода от стратегии жесткого давления на неудобных партнеров к политике компромиссов и, увы, неизбежных уступок.
Общее ослабление позиций России в зоне ее «привилегированных интересов», на постсоветском пространстве, индикатором которого был отказ глав Украины, Белоруссии, Узбекистана, Туркменистана и Киргизии посетить традиционное мероприятие для неформальных встреч – скачки на Кубок президента России, — свидетельствует о том, что надежды российских верхов на превращение нашей страны пусть не в главный, но все же самостоятельный полюс силы в формирующемся многополярном мире иллюзорны. Конечно, у каждой страны, чей президент отказался от посещения престижных скачек на московском ипподроме, были свои проблемы в двухсторонних отношениях с Россией, имелись собственные мотивы для дальнейшего дистанцирования от РФ во внешней политике. Но при всем их разнообразии, постсоветские лидеры как люди многоопытные, похоже, проявили близость взглядов в оценках ситуации. Они почувствовали растущую слабость России, сокращение ресурсов для ее внешней политики и рассудили, что это долгосрочные тенденции. А стало быть, свои проблемы надо решать по собственному разумению, не особенно учитывая интересы «старшего брата». Так что России не стоит уповать на безусловное лидерство страны в одном из регионов мира, тем более на то, что оно принесет ей какие-то серьезные международные и внутриполитические дивиденды.
В этом же ряду и новости из сферы ВПК, на протяжении значительного периода отечественной истории считавшейся ее гордостью и в значительной, если не в решающей мере обеспечивавшей России мощные позиции в мировой политике. Так и не прошедшая испытаний «Булава»; очередной скандал во взаимоотношениях с Индией, отказавшейся покупать произведенные в России и оказавшиеся бракованными ракеты; заключение масштабного соглашения между Дели (некогда Индия была одним из крупнейших покупателей российского оружия) и Вашингтоном о приобретении американских вооружений; сообщения о том, что и сама РФ постепенно расширяет практику импорта военной техники – все это вызывает возрастающие сомнения в способности Москвы и с военной точки зрения претендовать на какие-то лидирующие позиции в мире.
Во внутренней политике для национальной модели развития, утвердившейся в начале нынешнего века в России, наиболее болезненным ударом оказалось даже не столько снижение цен на энергоносители само по себе, сколько неготовность правящей элиты, верхних общественных слоев, существующих институтов к существенному сокращению ресурсной базы политики.
Уменьшение финансовых возможностей правительства вызвало у верхов опасения, что они могут потерять общественную поддержку и в конечном счете власть, если кризис приведет к значительному падению уровня жизни населения.
Отсюда наверху возникла стойкая уверенность, что ни при каких условиях нельзя отказываться от ранее взятых социальных обязательств. Но в падающей экономике ресурсы все время сокращаются. Как же тогда обеспечить выполнение обещаний? В попытке ответить на этот вызов с размахом и начинает проявляться кризис национальной модели, ее неспособность рационально оценить и эффективно отреагировать на возникающие проблемы.
При воцарившейся в верхах за последнее десятилетие твердой вере во всемогущество административных возможностей государства вся энергия направляется на поиск новых источников пополнения казны. Однако этот управленческий сигнал, дойдя до конкретных административных и хозяйственных субъектов, расщепляется в зависимости от особенностей положения разных групп правящей бюрократии. Значительная ее часть, с тревогой наблюдая, как в условиях кризиса стремительно сокращаются привычные источники ренты, начинает под предлогом заботы об общественном благе направлять потребительский спрос в выгодном для себя направлении, а то и вовсе придумывать откровенно коррупционные схемы для собственного прокорма.
В этом ряду решения и идеи вроде совершенно разной направленности и калибра. Тут и предложение в целях экономии перейти от привычных лампочек накаливания на значительно более дорогие энергосберегающие, и призывы к соотечественникам главного «политсанитара» России Онищенко отказаться от зарубежного отдыха в пользу Сочи и Байкала, и утонченные изыскания таможенников с целью найти вредных букашек в поставляемых в Россию иномарках, и их же жгучее желание резко уменьшить объем необлагаемых пошлинами товаров для личного пользования, ввозимых в страну частными лицами, и многие другие тому подобные «инновации». И чиновники не слышат аргументов, что люди все равно предпочтут ловчить и находить более дешевые лампочки, ездить на более доступные по цене, чем Сочи и Байкал, турецкие курорты, везти одежду и обувь из заграничных магазинов, где они стоят в 2–2,5 раза дешевле, чем в России.
Не слышат, потому что не могут, не хотят поверить в то, что изобилие, царившее в последние годы, закончилось. Их не убедили даже откровенные намеки министра финансов, что, мол, подобные периоды счастья бывают в истории редко, раз в 10, в 20, а может, и в 50 лет.
Российская бюрократия почему-то решила, что теперь так будет, нет, так должно быть всегда. Отсюда стремление чиновничества извернуться и создать вместо уходящих иные источники «кормлений».
В этом, как бы сказали в прежние времена советские марксисты, «классовая сущность» кризиса нынешней российской модели. Кризисность ее проявляется и в том, что вера в силу приказа и постановления создает иллюзию возможности с помощью простых запретительных мер решать сложные социальные и экономические проблемы, мешает просчитывать экономические последствия принимаемых решений.
Так, вопреки ожиданиям, крупный игорный бизнес не пошел осваивать бескрайние алтайские степи и уссурийскую тайгу, а двинулся в Восточную Европу и соседние постсоветские государства. Бизнес помельче, скорее всего, уйдет в подполье, в криминал, где будет пополнять бюджеты разного рода правоохранителей низового звена. Российская же казна не получит ничего. Вряд ли российские власти рассчитывали, что закрытие Черкизовского рынка, на рассказы о вреде которого официальная пропаганда потратила тонны бумаги и десятки часов телеэфира, приведет к сокращению рабочих мест, и не только в Москве, но и в тех регионах, где влияние безработицы существенно обостряет социальную ситуацию. Наши же российские товаропроизводители не заполнили вдруг товарную нишу, образовавшуюся в результате изгнания дешевого импортного ширпотреба. Зато зарубежные торговцы в других точках тут же подняли цену. Тем более
люди в российских правительственных инстанциях явно не ожидали, что, оставляя без работы торговцев из Китая, они спровоцируют осложнение отношений с Пекином.
А ведь это совершенно не нужно российскому руководству, которое рассматривает КНР как главного альтернативного потребителя наших энергетических ресурсов и стремится к укреплению делового сотрудничества с этой страной. Таким образом, в результате импульсивного реагирования российской модели на новые вызовы достигается не быстрый позитивный результат, а нарушается общепринятая в мировой экономике логика антикризисных действий – не принимать решений, ведущих к уменьшению налоговых поступлений и сокращению рабочих мест.
Напротив, торжествует совершенно иная линия, при которой достигается обратный результат и кризисные явления только усугубляются. Ну и, конечно, по неписаным правилам системы бюрократическая машина начинает спасать «своих». Вместо рационализации экономических отношений нарастает абсурдизм. Продолжает получать кредиты неконкурентоспособный отечественный автопром, а строительная фирма с долгом почти в $800 млн всерьез собирается построить в центре Москвы дворец для исчезающего как вид мелкого бизнеса.
Подытоживая эти, в общем-то, хорошо известные факты, нетрудно заметить, что
реакция российской модели развития на возникшие проблемы такова, что вместо разрешения она лишь усиливает и углубляет их.
Это и есть главный признак того, что глобальный кризис перетек на национальную почву, став местной, российской болезнью. Пожалуй, первоочередным лекарством, которое теоретически может позволить начать процесс лечения без опасного для страны раскола и кровавого конфликта, является освобождение от мифов. Мифов о том, что Россия в состоянии создать общественную модель, конкурентную с ведущими странами мира по эффективности; что при нынешних ресурсах она может претендовать на роль самостоятельного глобального центра силы в мире, что лишь одной силой декретов и постановлений можно заставить экономику работать в нужном направлении по принципу «течет вода Кубань-реки, куда велят большевики»; что можно, не особенно себя утруждая, обеспечивать уровень жизни, как в наиболее развитых странах.
Освобождение от мифов и утверждение рациональности как основы социального мышления и действия может сблизить людей разных сословий и званий, политических и идеологических пристрастий.
Ведь за годы экономического бума вера в то, что мы страна неограниченных возможностей и эта новая модель национального развития, основанная на централизации и огосударствлении, способна обеспечить российский прорыв в светлое будущее, охватила не только тех, кто сидел на источниках ренты, но и гораздо более широкие слои. От менеджеров частных компаний разных уровней и офисного пролетариата до бюджетников и пенсионеров.
Иное дело, что держатели ренты, на самом деле и не помышлявшие ни о каком развитии и вполне себе удовлетворенные status quo, в силу их классовой заинтересованности, сделали все, чтобы подобная мифология закрепилась в как можно большем социальном ареале. И делали это довольно успешно до того момента, пока глобальный финансово-экономический кризис, глубоко внедрившись в поры российской общественной системы, спровоцировал в ней сугубо «национальную» болезнь.
Конечно, и сейчас еще у многих есть иллюзии, что можно немножко поднажать, усилить административный контроль, кого-то в чем-то ограничить – и все выправится, а со временем станет как прежде. Такая логика может привести систему к внутреннему коллапсу в результате перенапряжения. Но может и позволить выжить, только на более низком уровне притязаний и возможностей. В этом случае начнется длительный процесс гниения, сопровождающийся затуханием последних внутренних источников, эмиграцией наиболее активных социальных групп. Для властных же групп появится лишь одна новая проблема: как обосновать отказ от недавних претензий на превращение страны в одного из лидеров в ХХI веке в пользу скромного любования тем немногим, что имеем. Впрочем, эта задача – научить общество довольствоваться немногим – не выглядит столь уж неразрешимой.
