Цивилизация
Королева Елизавета II стала рекордсменкой среди британских монархов: она «царствует, но не правит» вот уже 63 года и 217 дней, то есть на один день больше, чем королева Виктория.
Английская пресса вне зависимости от политических предпочтений отмечает рекорд праздничными передовицами. Консервативная Daily Telegraph дает слово «нашей» королеве: «Это не тот рекорд, к которому я стремилась». Деловая Financial Times сравнивает правление Елизаветы и Виктории «в цифрах». Даже левая Guardian на первой полосе рассказывает о том, как королева благодарна за «теплые пожелания» своим «подданным».
Конституционная монархия на Туманном Альбионе продолжает пользоваться едва ли не всеобщей поддержкой: личная популярность Елизаветы II в 2012 году достигала 90%.
Годом позже популярность самой монархической системы составляла 66%, а 63% были уверены, что ситуация в стране только ухудшится, если однажды Великобритания станет республикой.
Когда-то королева Елизавета была одним из любимых медийных персонажей и в нашей стране. В 90-е, когда мы мучительно пытались определиться с собственной политической системой и с отношением к своему историческому прошлому, британская монархия казалась живым воплощением «России, которая могла бы быть».
Теперь наступили другие времена:
популярное в дореволюционной России выражение «англичанка гадит» вернулось в политический оборот.
Полки книжных магазинов заставлены конспирологическими томами о вековечном англосаксонском заговоре против России, а пример и опору мы теперь ищем в собственных правителях прошлого. В среду — пока в Лондоне чествовали старейшего монарха — Мосгордума одобрила установку памятника крестителю Киевской Руси князю Владимиру на Боровицкой площади в Москве.
У них здравствующая королева, у нас бронзовый монумент. Разница, на самом деле, не так велика: и то и другое имеет отношение к тому, что британский ученый Эрик Хобсбаум назвал «изобретением традиции». Иными словами, речь о конструировании собственного прошлого, своей истории, которая заменила на Западе религию в качестве общепризнанной основы общности.
Народ — это сообщество тех, кто одинаково представляет собственные корни и своих предков.
Свою книгу «Изобретение традиции», написанную совместно с Теренсом Роджерсом, Хобсбаум как раз и начинает с того, что «пышный церемониал, которым окружает себя британская монархия в своих публичных проявлениях» сложился вовсе не в незапамятные времена, а в конце XIX и в XX веке. Тем не менее для сегодняшних британцев именно монархия со всеми своими сложными атрибутами остается основой идентичности, то есть осознания собственного «исконного» своеобразия в глобальном и все более унифицированном мире.
У нас в России живых символов этой «особости» нет, и мы ищем их в своем историческом прошлом, причем забираясь все дальше в глубь веков. Идеологические посылы, вкладываемые в установку памятника князю Владимиру, понятны и, в общем, бесхитростны. Прямой — показать особую значимость православия для России. Скрытый — по возможности, «отнять» память о киевском князе у недружественного ныне Киева.
Ну и само имя крестителя, что называется, политически актуальное:
один Владимир напротив Кремля, другой в Мавзолее, третий в самом Кремле — такое вот «единение времен» на высоком берегу Москвы-реки.
И у нас, и у британцев изобретенная, а лучше сказать, постоянно изобретаемая традиция много говорит о политической системе страны. Но в Великобритании монархия служит гарантией неизменности освященного ею демократического порядка. А памятник на Боровицком холме должен ненавязчиво напомнить, что некогда Русью правил православный князь с верными боярами, и всем было хорошо, и все было благодатно.
Конечно, едва ли кто-то, кроме совсем уж маргиналов, верит в возрождение монархии в России, хотя подобные вбросы в публичное пространство время от времени делают вполне серьезные люди. И даже прагматические резоны есть: не надо тратиться на выборы, и вопрос с преемником может решаться куда проще. На самом деле,
смысл здесь не в том, чтобы реально восстановить самодержавие, а в том, чтобы в очередной раз подчеркнуть, какой именно стиль правления якобы лучше всего подходит России.
Но ведь историческая российская государственность была уничтожена еще в 1917 году. Тогда рухнула не только самодержавная власть, но и целый набор институтов, сословий и отношений, которые к ней прилагались и, на самом деле, существенно ее ограничивали. Сохранилось, пережило революции и распад страны только представление о «сильной власти», которой, однако, в новой реальности оказалось некому противостоять.
Здесь скрывается тонкая разница между традицией по-английски и по-русски. Для Великобритании монархия — это способ амортизировать все сложности перехода к современности: да, мы больше не хозяева морей и не империя, где никогда не заходит солнце, да, у нас куча пакистанских иммигрантов и мы легализовали однополые браки, но пока у нас есть королева, мы все те же.
Обращение России к своему прошлому тоже вполне объяснимо: так делает любое новое государство, образовавшееся стечением исторических обстоятельств — в нашем случае из-за распада СССР.
Но для российских властей это оказалось обоснованием, чтобы ничего не менять, а если уж менять, то в сторону архаизации — экономики, общественных отношений и политической системы.
Мы останемся теми же, только если не пустим ничего «чуждого».
Эта архаизация происходит вполне естественно, когда ни в обществе, ни в элите нет видения того, каким должно быть будущее, — второе условие успешного развития вновь образованного государства. Так, может, пора вспомнить, что князь Владимир, принявший абсолютно новую религию, подал еще и пример того, что разрыв с некоторыми традициями иногда необходим для движения вперед?
В конце концов, на Боровицком холме он будет попирать древнее языческое капище.
