Цивилизация
Интересно, какую роль в удушении у нас всего живого сыграли выдумки о необходимости подражать прозорливым диктаторам-модернизаторам наподобие Франко? Думаю, большую.
И в самом деле, чем не образец? Взял свою Испанию с сохой, а оставил, если и не с атомной бомбой, так хоть с жизненным уровнем, приближающимся к французскому, к тому самому, которого все мы вместе с Владимиром Владимировичем собираемся достичь только в 2020 году.
Что у нас обожают во всех разновидностях интеллектуальных кругов, так это жонглировать чужими историческими примерами. Хоть хлебом не корми. Раз уж вообразили, что любая версия отечественной свободы – это бессмысленный и беспощадный бунт, и по этой причине раздумали обзаводиться собственным гражданским и политическим опытом, так почему бы не хватануть взаймы какой-нибудь чужой? И
самым популярным из всех таких образцов на восходе нашего капиталистического строительства (где-то от конца восьмидесятых и до начала нулевых) был именно опыт франкистский, шедший в одной обойме с близкородственным ему пиночетовским.
Пиночет до слез любил Франко и считал себя его учеником. Именно полунастоящие-полувыдуманные «истории успеха» двух этих правителей подготовили почву для поисков великой сермяжной правды во всем, что происходило у нас в прошлом десятилетии. Однако речь сейчас не о Пиночете. Отмечаем другую дату.
Исполнилось 75 лет с начала испанской гражданской войны, с того июльского «безоблачного неба» 1936 года, кодовое сообщение о котором и открыло эру диктатуры Франко. И относительно самой диктатуры, и относительно этого ее кровавого пролога, междоусобной войны, у нас в ходу масса мифов. Причем не просто наполовину или на три четверти лживых, а, что гораздо важнее, откровенно вредных, поскольку употребляются нашими интеллектуалами как неисчерпаемый источник политических ориентиров и подсказок, которые все, как назло, показывают не туда и подсказывают не то.
В советское время испанскую гражданскую войну и возникший из нее франкистский режим изображали ясно и просто, как победу зла над добром, фашизма – над справедливостью и прогрессом, а все последовавшее затем в Испании – как затянувшееся почему-то на добрых сорок лет существование этого фашистского, несправедливого и непрогрессивного зла.
А когда советская пропаганда сошла с дистанции, то по понятному, хотя и неизвинительному контрасту родились истории противоположного содержания. Что победа националистов над республиканцами именно и была победой добра над злом. Что Франко, антифашист в душе, перехитрил своего вчерашнего спонсора Гитлера, остановил его у ворот Испании и тем самым помог союзникам его победить.
А дальше идут уже сплошные уроки для нас. Что диктатура, как это со всей наглядностью показал Франко, по самой своей природе порождает мощное экономическое развитие. А значит, в нашей вертикали власти и в ручном управлении тоже содержится какой-то глубокий и симпатичный смысл. Надо только его отыскать.
Что когда диктатура в конце концов разваливается, то идеальных средств для перехода к демократии есть как минимум два. Во-первых, «пакты Монклоа» — пакты о мире и ненападении, подписанные вождями главных испанских противоборствующих лагерей. Значит, и нам нужно заранее заготавливать много круглых столов и много великодушных бумаг на предмет будущего визирования нашими авторитетами всех расцветок.
А во-вторых, всеобщему примирению и, сверх того, сплочению на демократической платформе чрезвычайно способствует реставрация монархии. Следовательно, надо заранее держать в резерве подходящих членов дома Романовых или хотя бы лиц, без запинки называющих себя таковыми. Когда час пробьет, без них не обойтись.
Все это, вместе взятое, уже не просто караван историй, а целый сценарий нашего перехода к упорядоченному, цивилизованному и свободному режиму. Жаль только, что сценарий этот липовый.
Начать лучше с конца, с Монклоа и монархии. Так называемые «пакты Монклоа» — это несколько бумаг, подписанных в 1977-м, через пару лет после смерти Франко, наследниками обеих сторон гражданской войны, бывшими франкистами и восставшими из пепла антифранкистами. Если бы они действительно хотели возобновить войну, то у них еще до любых «пактов» вполне хватило бы на это времени. Но и те и другие задолго до этого каждый своим путем пришли к убеждению, что о старом лучше сейчас не вспоминать, а внутри демократического режима хватит места всем. Так оно в конце концов и получилось, и в сегодняшней Испании в качестве двух главных политических сил довольно мирно борются за власть прямые наследники тех, кто воевал друг с другом в 1936–1939-м — Испанская социалистическая рабочая партия и Народная партия.
Что же до «пактов Монклоа», то они были о вещах конкретных и краткосрочных – о преемственности экономической политики и о сотрудничестве в принятии новой конституции. Год спустя они свое отработали и вспоминаются с тех пор в основном впечатлительными иностранцами, воображающими, что исторический общественный раскол изживается путем разглагольствований за «круглыми столами».
Что же до реставрации монархии, то в Испании в этом не было ничего удивительного. Там-то традиция не прерывалась. На последних предвоенных парламентских выборах, в начале 1936-го, за монархические партии разных оттенков проголосовала половина избирателей. В 1947-м франкистская конституция объявила Испанию монархией, а диктатора – просто заслуженным человеком, «Каудильо Испании и Крестового похода, Генералиссимусом Вооруженных Сил» и (полуофициально) «Сидом ХХ века». Появление монарха уже тогда считалось неизбежным.
И в 1969-м Хуан Карлос, внук Альфонсо XIII, свергнутого в 1931-м, стал престолонаследником, а после смерти Франко взошел на трон. Половина Испании всегда была монархической. Политическая мутация 1970-х заключалась в том, что антимонархическая ее половина на реальном опыте пришла к выводу, что данный конкретный Хуан Карлос – это и есть лучшая из республик. Что он вскоре и доказал, остановив своим приказом главнокомандующего военный переворот. И генералы встали по струнке.
А в России? В марте 17-го генералы дружным хором требовали, чтобы император отрекся. А в конце того же года на выборах в Учредительное собрание сколько голосов получили хотя бы скрытые монархисты? Четыре процента? Пять? И кто поверит, что за прошедший с тех пор без малого век верноподданнические чувства россиян окрепли и расцвели?
Для кого сегодня слово незнакомого человека в короне будет законом, кого и с кем оно помирит? Может быть, Генпрокуратуру со Следственным комитетом? И тут у нас ни малейшего сходства с Испанией.
Однако вернемся к началу событий. В 1936 год Испания вошла расколотой надвое. Этот раскол был там совершенно не нов и выковался в многочисленных революциях и войнах XIX века. Последним по счету и самым страшным из всех актов этой борьбы как раз и стало столкновение 1936–1939-го. Нелепо изображать его как борьбу добрых со злыми. Взаимная жестокость была огромна, число убитых без суда измерялось десятками тысяч с каждой стороны. Бессмысленно даже спрашивать, кто первый начал. Генеральский заговор в июле 1936-го был приведен в действие через четыре дня после того, как сотрудники официальных республиканских спецслужб решили линчевать двух главных оппозиционных парламентских лидеров. Кальво Сотело (монархист) был похищен и убит. Хиля Роблеса (католического консерватора) по случайности не застали дома. Счет политических убийств шел на сотни. Страна и так уже полыхала.
После победы националистов раскол Испании временно ушел вглубь, но вовсе не исчез и продолжает существовать до сегодняшнего дня. Просто стороны, со своим огромным опытом за плечами, установили друг с другом мирное сосуществование. Такая вот у них историческая траектория.
А у нас сейчас ни раскола, ни опыта. Историческая траектория, если и была когда-то, то давно оборвана.
Революция, сталинизм и постсталинизм разрушили связи и социальную память в масштабах, которые и не снились Франко. В 80–90-х что-то начало было возрождаться, но за нулевые все опять растоптано.
Наше общество – неоформленная масса, гражданская кристаллизация лишь недавно опять возобновилась, и сравнивать себя со структурированными обществами нам сегодня не приходится. Там была и есть структура, у нас нет и не скоро будет.
А теперь о подвигах, приписываемых генералиссимусу Франко, — Франко-антигитлеровец и Франко-модернизатор. Второе у нас в нем особенно ценят.
Действительно, встретившись с Гитлером осенью 1940-го, Франко удивил вчерашнего покровителя, находившегося тогда к тому же на пике могущества, хладнокровно отказавшись участвовать в войне на его стороне. После девятичасовых бесед с каудильо темпераментный Гитлер даже сказал, что предпочтет вырвать себе пару зубов, чем еще раз общаться с этим человеком.
Но генералиссимусом крестового похода руководили вовсе не возвышенные чувства, а реальное понимание им интересов Испании и интересов лично своей власти (то и другое в его глазах совпадало). Будучи человеком неробким и умеющим не поддаваться чужому влиянию, Франко сообразил, что союзничество с «осью» не даст его стране новых владений, зато саму ее превратит в немецкую провинцию, а его лично – в гитлеровского сателлита. Благоразумно отказавшись от невыгодной сделки, дальновидный диктатор несколько лет спустя решил снять с этого события второй урожай и начал выдавать свой отказ за принципиальную антитоталитарную позицию. Тоже вполне разумно, хотя и не подкреплялось никакими фактами.
И, наконец, главное — Франко как великий обновитель испанской экономики. Даже и те, кто абсолютно не приемлет прочие его деяния, соглашаются: Испания под его рукой стала другой страной – прекрасным уголком богатой Европы.
Это более или менее так, но как измерить вклад диктатуры в это процветание?
Если бы диктаторские режимы сами по себе порождали рост экономики, то самой богатой частью мира сейчас была бы Африка.
Что же до Испании, то перед гражданской войной она вовсе не была нищей и считалась страной среднего уровня развития. А двадцать лет спустя, посреди правления Франко, она по-прежнему была страной среднего уровня развития, но с особым, закрытым, патерналистским и полугосударственным капитализмом.
«Большой скачок» начался в конце 1950-х, когда во главе экономики диктатор поставил группу модернизаторски настроенных технократов. После чего произошло освобождение цен, сокращение поддержки госсектора, открытие экономики и еще многое, знакомое нам по гайдаровской эпохе.
С той разницей, что явный успех и быстрый подъем наметились очень быстро, буквально через год после начала преобразований. И причина не в мудрых предписаниях диктатора, а в тогдашнем состоянии испанского общества. В отличие от нашего, оно к тому моменту созрело для перемен, ждало их и откликнулось на них взрывным ростом.
Личная же заслуга Франко заключалась в том, что он не давал в обиду своих министров-прогрессистов (а ввиду быстрых успехов экономики, их довольно легко было не давать в обиду) и на уровне здравого смысла научился понимать их действия. И еще более важная заслуга.
Деля свое время между вознесением молитв, горной охотой и морской рыбной ловлей, Франко в последние 20 лет своего владычества даже и не думал заниматься ручным управлением народным хозяйством. Тоже совершенно не как у нас, и поэтому результаты не заставили себя ждать.
Диктатуре хватило благоразумия не мешать, а помогать обновлению экономики, когда общество захотело эту экономику обновить. Что же до обновления политики, то Франко до конца дней оставался заскорузлым автократом. Но властная верхушка все меньше обращала на это внимание: функционеры франкистского движения толпами превращались в либеральных политиков, в том числе и в харизматиков, как генсек партии власти, а сразу же вслед за этим – первый послефранкистский демократический премьер Адольфо Суарес.
Вообразите такую же метаморфозу с отдельно взятыми первыми лицами «Единой России», и вам многое откроется. В том числе и то, что нам придется самим отыскивать решения собственных проблем, не притягивая к ним примеры из чужой жизни, совершенно не похожей на нашу.
