Голландский пациент

Хочется выпить за здоровье голландских законодателей, которые с сегодняшнего дня разрешили своим неизлечимо больным согражданам попросить смерти и получить ее от рук врача.

У обреченного пациента появилось право на выбор – раз. Врач, избавляющий от мучений такого пациента, перестал быть убийцей – два. Практика, и так существовавшая годами, но нелегально и всегда на грани криминала, узаконена – три.

Аргумент против смерти по собственному желанию – неизменен и один: Бог дал, Бог взял. Отмахиваться от него бессмысленно, да и зачем? Религиозный человек, придерживающийся этого постулата, тоже имеет право на выбор: он не пойдет на добровольное расставание с жизнью и смиренно примет болезнь, страдание и смерть. Нормально. То же, кстати, относится и к врачу: думаю, он сможет отказаться выполнить законную, теперь уже последнюю волю пациента, если это противоречит его религиозным убеждениям. Это сделает другой врач.

Но сам факт, что в единственной пока стране мира страдающему и обреченному предоставлено право на выбор – жизнь или смерть, мне представляется вполне оптимистичным. Мне лично такой закон о смерти облегчил бы жизнь.

Есть, правда, вопросы. А если пациент болен, скажем, болезнью Альцгеймера и находится практически в бессознательном состоянии? То есть жизнь продолжается, но лишь на некоем биологическом уровне. Как раз на днях мой французский знакомый рассказывал о своих стареньких родителях, которые больны именно этой болезнью и ведут существование, как он выразился, «овоща» – то есть их как бы нет, но за счет того, что в них вливают еду и питье, они все же есть, но даже сами об этом уже не знают. И такое безрадостное существование может продолжаться довольно долго. Люди эти находятся в больнице, могут находиться там десятилетие. И таких пациентов совсем немало, что становится проблемой и для государства.

Вопрос: могут ли дети таких родителей принять решение за них? Это пострашнее, чем решать за себя. То же и в случае с обреченными несовершеннолетними детьми. Ужасно страшно. Психологическая проблемы, безусловно, осложняется, как только пространство между жизнью и смертью предстоит преодолеть не двоим – собственно пациенту и врачу, а еще и третьему, который берет на себя кошмарную ответственность и до конца своей жизни будет мучиться вопросом, имел ли он на это право и сделал ли он правильный выбор.

Парадоксально, но в самом «легком» положении при применении нового голландского закона оказывается собственно страдалец, решающий добровольно расстаться с жизнью. Тем, кто после этого продолжает бренный путь, тяжелее. Врачу в том числе — даже если он убежденный сторонник нового закона, даже если он понимает, что пациент неминуемо умрет, даже если он лучше кого бы то ни было чувствует невыносимые страдания больного, даже если он мозгами понимает, что, беря в руки шприц с безболезненной смертью, он несет облегчение. А потом? Что он будет чувствовать потом? И всякий ли выдержит такое психологическое испытание…

Палач тоже может быть убежден, что он орудие возмездия, что казнить убийцу, скажем, — это высшее благо, которое осуществляется его руками. Но по ночам ему снятся кровавые мальчики, а рука, как мне представляется, постоянно тянется к стакану с водкой.

И точно так же, как веками не утихают споры вокруг смертной казни, нам предстоит еще долго спорить по поводу права на добровольный уход из жизни. Врачам это жизни не облегчит, даже в Голландии, потому что «имею право» не отменяет вопроса: «Могу ли?» Церковь, когда-то казнившая сама, вполне вписалась в мир, где до сих пор, даже в самых демократических странах, применяется смертная казнь. Религиозный пафос сегодня распространяется на запрещение абортов. Тоже вполне щепетильная тема. Я лично категорически за то, что дети должны быть желанными и никакая церковь или государство не должны диктовать женщине ее выбор. Но точно понимаю, что любая психически здоровая женщина, принимая решение делать аборт, проходит через тяжелое психологическое испытание того же свойства: имею право, но могу ли?

Можно не сомневаться, что церковь отнесет безнадежно больных, решивших добровольно уйти из жизни, к самоубийцам, а значит, не примет их. А я думаю: Бог им судья, а не церковные иерархи. И самоубийцам, и страдальцам. Разница лишь в том, что первым в большинстве случаев можно попытаться помочь, объяснив, что жизнь прекрасна, а вторым – пообещав, что смерть будет легкой.