Цивилизация
Семья и Дети
Бросить вызов мужскому шовинизму могут только мужчины. Режиссер Стивен Долдри и писатель Майкл Каннингем, создавшие фильм «Часы» (The Hours), добились большего, чем самые отчаянные феминистки. Они создали сагу о смертоносных бурях в стакане воды, что уносят жизни и ломают судьбы.
Сердце этого урагана — писательница Вирджиния Вулф, женщина трудной судьбы и большого таланта. Спасаясь от душевной болезни, терзавшей ее до конца жизни, Вулф укрылась в спокойной зеленой провинции. Здесь она начала писать роман «Миссис Даллоуэй» — историю одного обычного дня обычной женщины, в котором отражается вся ее жизнь.
Тридцать лет спустя американская домохозяйка Лора читает этот роман, находя в нем все больше сходства с собственной судьбой. Жена хорошего человека, мать славного мальчика, тихая и кроткая Лора испытывает глубокое отвращение к своему жребию. В день рождения мужа она печет праздничный пирог, оставляет ребенка на няньку, снимает комнату в отеле и достает из сумки пригоршню таблеток. Перед тем как свести счеты с жизнью, она открывает книгу и углубляется в историю миссис Даллоуэй.
Последняя героиня — обитательница современного Нью-Йорка Кларисса. Она живет с любимой женщиной, работает в издательстве и ухаживает за умирающим от СПИДа поэтом-гомосексуалистом, бывшим своим возлюбленным. Поэту присудили престижную премию, и Кларисса организовывает вечеринку в его честь. Поэт на вечеринку не хочет. Он хочет умереть.
Роман Майкла Каннингема получил Пулитцеровскую премию. Фильм, естественным образом, снимался, чтобы получить «Оскара». Все необходимые элементы присутствовали — лесбиянки, умирающий от СПИДа гей, большая литература. Награда, однако, досталась лишь Николь Кидман, сыгравшей Вирджинию Вулф.
Худая, с длинным накладным носом и яростным взглядом, напоминающим о Шарлотте Рэмплинг в ее лучшие времена, актриса оказалась стержнем, удерживающим повествование от распада. Стивен Долдри выбрал слишком уж прихотливую повествовательную форму, давая истории своих героинь дробным монтажом, перебрасывающим зрителя из одной эпохи в другую, разворачивая один день трех женщин почти параллельно.
Под музыку Филиппа Гласса Николь Кидман, Джулианна Мур и Мерил Стрип терзаются каждая на свой лад по причинам, которые столь абсурдны, что причинами и являться-то не могут. Конечно, все они питают склонность к однополой любви, что становится источником дискомфорта, трагедии или счастья, но никак не причиной событий, которые с ними происходят. Кинематографическое совершенство постановки, элегантность монтажа и саундтрека, свойственные картинам в оскаровском формате, оттеняют невыносимый пафос и ничтожность драматургических мотивов, пробуждая подозрения, что фильм этот — коварная ловушка.
Сделав своих героинь лесбиянками, Каннингем и Долдри выкинули кульбит, парадоксальным образом удвоивший женственность мятущегося трио. Бури в стакане воды, которые захлестывают женщин с головой — желание уехать в Лондон для Вирджинии, расстаться с семьей для Лоры, освободиться от прошлого для Клариссы, — не имеют отношения к логике и даже к психологии. Это цепь состояний, которые ближе к предменструальному синдрому, нежели к греческой трагедии.
Неопределенные вегетативные движения женской души в мужском мире становятся капризом, непоследовательностью, иррациональностью и прочими смертными грехами. Описав один день трех женщин, Долдри внятно показал, как вся эта гендерная стихия плещется у самой поверхности повседневности. Проблема в том, что, распалившись, постановщик не сумел остановиться.
От темных вод женской души он незаметно перешел в область истерической мелодрамы и вышивания крестиком. Умирающий поэт-гомосексуалист, выпрыгивающий из окошка на глазах любящей подруги в день получения литературной премии, — это чересчур даже для программы «Окна»...
Впрочем, интересно лишний раз убедиться, что средний род слова «кино» — это иллюзия. Кино имеет пол. В данном случае — дважды женский.
