Цивилизация
В 250 км от Москвы, в Богородицком районе (население — 51,5 тыс. человек) Тульской области, День Победы отметили без всякого пафоса, флагов и георгиевских ленточек, зато кое-где в поселках дорогу подлатали. Баба Катя (Екатерина Федоровна Рязанцева) прибежала из магазина с ленточкой. «Продавщица с себя сняла и дала», — искренне радуется она. Ей 83, про себя говорит «я не старая, мне годков много», а как «Катюша» зазвучала, так первая, выхватив из кармана белый платочек, пустилась в пляс.
«Я не воевала, а под немцами два раза была: сначала тут, в Тульской области, потом мы в Курскую бежали, так они туда пришли, — вспоминает бабушка. — Наши перед отступлением шахты заминировали, немец пришел, согнал всех разминировать. А ночью пожар был страшный, декабрь, а мы в одних рубашках и босиком выскочили.
Это нельзя передать словами, горело земля и небо, все алое, ничего не видно, а немец гнал нас из поселка, раздетыми, морозы страшные, а мама говорит: иди, не бойся! А потом немец отвернулся надолго, и мама (нас пятеро детей было и внук еще — тому меньше двух годочков) толкнула в бок: бежим в лес. И мы сбежали.
Помню, как уже в Курской области, куда мы потом перебрались, немец домой к нам пришел. Немец наяренный, сапожки блестят. «Мамка, яйки!», — кричит. А сам ко мне идет. Я малая еще, на шее крестик. Так он крестик увидел, заулыбался, по голове потрепал меня. И ушел, ничего не взяв».
Елена, родная сестра бабы Кати, тоже в этом доме престарелых (ДП), но она уже четвертый год как лежит. Но «Шумел камыш» они с сестрой поют вдвоем.
«Муж умер, сын в 40 лет умер, так я одна осталась, — продолжает баба Катя. — Помню, мою полы в подъезде, чую — запах трупный. «Лешка-летчик, небось, помер, он, как и я, один жил!» — и побежала к соседке, милицию вызывать. Вскрыли дверь — точно, готов, разлагается уже. А я так не хочу! Вот и решила в дом престарелых переселиться, чтобы так потом не лежать. Пост был большой, семь недель говела да документы собирала, потом Пасху отметила, день объедалась, а 17 апреля 2011 года — как сейчас помню — сюда пришла, с тех пор и живу».
Баба Катя еще долго поет и пляшет, а потом отводит в сторонку, держит за руку и говорит:
«Была б такая таблетка, чтобы выпил — и сразу умер, я б таких пять сразу съела».
«Хорошо быть молодым и здоровым, а такая жизнь, — с тоской смотрит она в комнату, где лежит сестра. — Такая жизнь, что и жить не хочется… А Путину привет передайте, жене его, детям, родне всей, всем-всем. Ложь не люблю, мат ненавижу, несправедливость на дух не переношу. Так вот — была война, был Гитлер, бомбежки, все это было, Бабий Яр сама видела. А сейчас так плохо живут почему?
И еще Путину передайте: пусть он у своих конфискует награбленное или заставит их в домах престарелых за стариками убирать да жить на те 5 тыс., которые сестрам платят. Разве ж это справедливо — за такой тяжелый труд так платить?»
Дом престарелых, откуда баба Катя, маленький, тут живет всего 41 человек, почти всем за 80. «Племянники приходят, соседи, мы считаем, что у нас нормально, не забывают наших старичков», — говорит Лидия Арнст, сотрудница ДП. К Дню Победы ветеранам войны от государства дали по 7 тыс. руб. и по 3 тыс. руб. получили ветераны труда. От Путина, из Кремля, всем ветеранам ко Дню Победы пришли поздравительные письма. Старики показывают их первым делом.
Баба Катя и письмо из Кремля, и 3 тыс. тоже получила, она себе год приписала и пошла девчонкой на сахарный завод работать, так 21 год и отработала в котельной на углу. А потом старшей кладовщицей была в арматурном цехе, «за инструмент и документы отвечала».
В соседней палате есть и лежачие, и ходячие. Гармонист Валера вместе с волонтерами обходит всех и играет каждой по заказу.
«Шура меня зовут, Шура Минина, я в деревне жила, дояркой была, корова была, поросята, муж был, сын был, родни много было, все плясали, я тоже плясунья была, а сейчас до туалета дойти не могу. И про войну рассказывать не буду, не помню плохое. Мать помню, корову помню, а про все остальное давно вычеркнула, я маленькая тогда была и все забыла», — Шура замолкает и начинает по новой.
«Ох, и плясуньей я была! И плясала я всем на зависть!.. А Путин — человек умный и хороший, — вдруг говорит она. — Я его люблю и за ним слежу, но справедливости должно быть больше, запиши это и передай ему… Ох, и плясала я, и плясала!..»
В Бегичевске, где живет чуть меньше 5 тыс. человек, тоже есть дом престарелых. У входа встречает каменный белый медведь да скульптура двух безруких пионеров, тут раньше был детский лагерь, потом больница. На соседнем разбитом здании еще видна табличка «отделение долечивания травматологических больных», а внутри, среди проваленного пола, валяются пачками чьи-то истории болезни: 1975 год, 1980-й, 1985-й.
Все, что есть хорошего в самом ДП (окна, двери, ремонт в палатах, красиво раскрашенные стены), появилось тут благодаря волонтерам, которые выезжали лагерем летом и делали все на совесть.
В этот День Победы тут умерла одна из бабушек. Но концерт отменять не стали, потому что «все там будем», заметила одна из старушек.
Ветеран войны тут только Нина Ивановна Бабушкина, 21-го года рождения. Глухая, но видит хорошо. Я пишу ей большими печатными буквами вопросы, а она отвечает.
«Я в Германии День Победы встречала, там мы немцев добивали, хорошо там было, медаль, помню, дали, а я еще подумала: зачем она мне, лучше бы 10 коп. дали, ведь у меня ж вообще ничего не было!
А я прачкой была, мы последними шли. Жукова видела. Все знали: если Жуков появился, значит, бои будут, наступление.
А здесь я уже шесть лет, сын сдал, я одна его растила, учила, квартиру ему отдала, ни копеечки себе не взяла, пенсию отдавала. А он суку нашел, а та сказала, что я им не нужна, и меня сюда отправили.
Напишите, пожалуйста, что я больна очень, пусть приедет, Виктор Алексеевич его зовут, один раз за все время письмо мне прислал.
Мать не нужна, вот это обидно! А если б он приехал, да я б встала, да я б побежала! Так хочется сыночка перед смертью обнять!
88-летнюю Варвару Николаевну Кавешникову называют тут «отрывалкой»: она веселая и виртуозно матерится, даже не так — она матом разговаривает, при этом подмигивает и крутит попой, мол, знай наших. На руке наколка: «Лариса, Варя, Сашка». Сашка — муж, умер давно. Лариса — дочь, мать ее уже несколько лет не видела. «Оторвой тоже звали», — хохочет Кавешникова.
«Голова бьет, сердце бьет, а пошутить все равно люблю, — сидя на кровати, рассказывает она. —
В милиции я работала, а потом сидела в тюрьме, да-да, пырнула одного козла, за то, что приставал, отчекрыжила ему сами понимаете что, так за это на зону и попала.
«А дом у меня был, да сожгли его, — смеется с матерком «отрывалка». — Дочка у меня есть, Лариска, в милиции в Москве работает, так передайте ей: мне часы нужны да очки,
мамка, мол, пока жива, но скоро я подохну, пусть приедет, хоть простимся перед смертью. А еще выпить хочется — две бутылки пива, не сбегаешь, а? А то сама не дойду!»
Алкоголь в ДП под запретом, даже в День Победы никаких фронтовых «ста грамм».
«Тут и без алкоголя некоторые бабушки забывают, что уже не дома живут, вылезают в окно и бегут к коровам чужим, чтобы доить их, — рассказывают волонтеры. — И вообще, то, что они про родственников рассказывают, надо делить надвое. Старческую деменцию никто не отменял, у некоторых дети умерли уже, а для них они все равно как живые. А есть и такие родственники, которые действительно все забрали, а потом в ДП сдали и вспоминают о родителях лишь после смерти — приезжают, чтобы пенсию их забрать».
Бабушки и дедушки фактически живут за свой счет: в ДП забирают 75% их пенсии, на которые их кормят и покупают одежду, свет и коммуналку оплачивает государство.
«В Нижегородской области бабушка у нас была, детей у нее не было, так она куклу пеленала и доченькой ее считала, Катенькой, мы ее так и звали: бабушка с куколкой,
— говорит Нина Добина, она пять лет как волонтер опекает стариков и ездит по разным домам престарелых. — Она была в целом нормальная, подвижная, но вот с такой небольшой странностью. И персонал, и другие бабушки приняли ее игру, даже одежду Катеньке шили, кормили ее — клали колбасу кукле на лицо».
А как-то мы приехали, а кукла уже не маленькая у бабушки, а большая. Ну конечно, растет же Катенька, сказала бабушка».
Бабушка с куколкой жила в маленьком ДП, потом ее перевели в большой дом (тенденция к укрупнению идет по всей стране), и на новом месте в ее игру играть уже не захотели. И бабушка, и Катенька ее были грязными и никому не нужными. Вскоре бабушка умерла.
Один из таких больших ДП находится в Товарковском сельском поселении. Дом огромный, построили его четыре года назад, вместе с инвалидами тут 207 человек живет. Внутри очень чисто, никакого старческого запаха нет, что говорит о хорошем уходе.
«Я так хорошо, как сейчас, никогда не жила. Посмотрите, какая у меня постель, какой халатик чистый и красивый. И кормят четыре раза в день, и моют раз в неделю, — говорит 83-летняя Екатерина Федоровна Севодедова. — Я всю жизнь вкалывала и всю жизнь бедная была. Все мечтала на море побывать, но так ни разу и не доехала, все денег не было. Орловская я, у нас немец был, всех сожгли, мы в лесу прятались, в блиндаже долго жили. Отец на войну ушел, дядька мой, крестная моя — все погибли.
Помню, пришли с мамкой в лес, а там все макушки срезаны, а в каждом блиндаже солдаты наши мертвые лежат. Мы их в тряпки чистые заворачивали и, как собак, хоронили, гробов-то не было, в ямах закапывали… Пять годков потом в блиндаже с лягушками жили, холодно там даже летом. Четыре года, пока война шла, я в школу не ходила. Корешки собирали, щавель, крапиву — все, что в руки попадалось, варили да ели.
Вшивые все были, чесались вечно, это хорошо помню. А замуж я поздно вышла, помогала мамке детей растить, муж старше меня был намного. Жили мы все также в блиндаже, я два аборта сделала, потому что ну где бы мы все жили? А так всю жизнь на Тульской обувной фабрике отработала: шили мы от детских башмачков до 64 размера, 33 человека на конвейере, шесть дней в неделю работали. А часто и в воскресенье, чтобы план выполнить и зарплату получить.
Племянница у меня хорошая была, любили мы друг друга очень, думала, в старости с ней жить буду. А она от рака груди умерла — прям на глазах быстро-быстро сгорела, а потом и сын ее умер. Вот я одна и осталась. А теперь понимаю, что так хорошо и чисто никогда и не жила. Хоть под конец мне повезло!»
А в большом коридоре, с аккуратной прической и в белой нитке жемчуга под гармонь Валерину про «Землянку» и «Помирать нам рановато» поет Тамара Кирилловна Пуляева. Под песню про «Синий платочек» она достает платок и накидывает его на плечи.
«Я и в детдоме пела, и в конкурсах художественной самодеятельности всегда участвовала, вообще люблю выступать, — говорит она. — Завтра мне 81».
Вдоволь напевшись и наплясавшись, бабушки просят напоследок Валеру сыграть им группу «Лесоповал».
«Я куплю тебе дом у пруда в Подмосковье и тебя приведу в этот собственный дом, заведу голубей, и с тобой и с любовью мы посадим сирень под окном», — громко затягивают старушки. Одни плачут, не стесняясь. Другие отворачиваются, чтобы не показывать слезы.
Собственного дома у них уже никогда не будет. Хорошо, что такой есть.
