Снаружи — атака пермского минкульта, который собирается урезать вдвое бюджет театра и требует от одной из лучших трупп мира ежегодных постановок сочинений Чайковского; должно быть, это единственный хорошо знакомый чиновникам композитор.
Внутри — руководитель пермской оперы Теодор Курентзис, его оркестр Musica Aeterna, Моцарт, великая музыка, сыгранная с той точностью и тем полетом, что нечасто случаются на планете.
Премьера «Дон Жуана» в Пермском театре оперы и балета грянула в разгар борьбы — ничего еще не решено — коллектива за свое будущее. Так что
появляющийся на сцене лозунг «Viva la Liberta» публикой отчетливо воспринимался не только как жизненное кредо главного героя, но и как высказывание театра.
И конечно, это так и есть. Не в буквально-сиюминутном смысле, но в смысле глобальном — премьера готовилась не один месяц;
кто же мог знать, что бывший актер пермской драмы Игорь Гладнев, попавший в начальственное кресло, именно в эти дни захочет сократить музыкальный кругозор жителей города до своего собственного.
Теодор Курентзис, четвертый год работающий в Перми, все это время строит театр так, будто в принципе не зависит от местного климата. Репертуар и приглашаемые постановщики, система проката спектаклей и рекламная политика — вся жизнь театра встроена в мировой, а не прикамский контекст.
В мире пермская опера звучит все громче — в частности, минувшим летом запись «Свадьбы Фигаро» получила престижную награду Echo Klassik,
— и в Пермь на премьеры прилетает все больше иноземных меломанов, так что несколько утопический проект «уральского Зальцбурга» и впрямь начинает становиться реальностью. «Дон Жуан» — еще один шаг к этому будущему. Постановщиком спектакля стала Валентина Карраско, режиссер, полтора десятилетия назад присоединившаяся к каталонской группе La Fura dels Baus — объединению людей, предпочитающих радикальные и провокационные театральные высказывания.
И ее Дон Жуан стал единственным свободным человеком в мире, закованным в условности.
Закованным практически буквально — на всех актерах в спектакле надеты бандажи, заметно мешающие движению. У кого-то перехвачено все туловище — будто корсет надет поверх пиджака, у кого-то эта «броня» на руках и ногах. Причем все герои — и дамы, и джентльмены — не видят ничего странного в этих пластиковых приспособлениях, не нужных здоровым людям.
Город, в котором оказывается Дон Жуан (Андре Шуэн), — город страдальцев, считающих, что только так и можно жить.
То есть так даже хорошо жить — потому что рядом стоят толпы людей, окончательно превратившихся в манекены. У них все пластмассовое, а мы-то что, мы-то еще ничего.
И в этом городе оказывается инопланетянин. Нет, ну то есть обычный человек, не без франтовства, но выбивающийся из ряда всего лишь неприятием этих оков. Он аккуратно отстегивает эти штуковины с женщин — и этого оказывается достаточно, чтобы те теряли головы, смотрели затуманенными очами и были готовы на все хорошее. Проблема только в том, что для него их освобождение естественно и он не считает, что произошло что-то экстремальное; они же полагают, что он теперь должен быть при них вечно.
Финальной трагедией становится даже не визит Командора, вполне присутствующий в спектакле, а массовое поедание Дон Жуана добропорядочными горожанами, и приводит к нему разница менталитетов — разные представления о свободе.
В спектакле Карраско можно найти массу отсылок к знаменитым текстам ХХ века — от «Парфюмера» (толпа, разрывающая и съедающая героя, заворожившего целый город) до «Приглашения на казнь» (обреченность чужака), от фильмов сюрреалистов до сериала «Доктор Кто». Но превращает этот спектакль в важнейшее событие начинающегося сезона работа музыкантов — и реющего буревестником над оркестром Курентзиса, и самого оркестра Musica Aeterna, разговаривающего с Моцартом на равных, и команды певцов. Гарри Агаджанян (Лепорелло), Анжелика Минасова (донна Эльвира), Ивона Соботка (донна Анна), Дарья Телятникова (Церлина), Магнус Ставеланд (дон Оттавио) спели и сыграли эту историю так легко и саркастично-насмешливо, что растянутый ими в финале этот самый лозунг «Да здравствует свобода!» смотрелся призывом людей, незнакомых с пластмассовыми подпорками, к остальному человечеству. Что ж, будем надеяться, их в Перми не съедят.