Цивилизация
70 лет назад, 14 сентября 1937 года, на вилле в Ланах недалеко от Праги умер очень старый человек. Ему было 87 лет, и выглядел он как типичный профессор — седые пышные усы и бородка, пенсне, умные строгие глаза... Собственно, профессором он и являлся, а также философом, журналистом, политиком, могильщиком одной из европейских империй, основателем и первым президентом Чехословацкой Республики, которой суждено было пережить его всего лишь на год. Его звали Томаш Масарик. Его судьба лишний раз подтверждает, что
быть демократом на востоке Европы — дело куда более неблагодарное, чем быть диктатором или самодержцем.
Будущий президент был сыном малограмотного кучера-словака. Особых амбиций по отношению к сыну у родителей не было — мальчик поступил в ученики к кузнецу. Но способности Томаша заметил местный священник, и по его настоянию юного Масарика удалось устроить в начальную школу, а затем в немецкую гимназию в Брюнне (ныне Брно). Окончив ее, Томаш поступил на философский факультет Венского университета, подрабатывая домашним учителем в зажиточных семьях. Позднее стал университетским преподавателем. В 1877 году, будучи в Германии, Масарик познакомился с Шарлоттой Гарриг (Garrigue), интеллигентной эмансипированной девушкой, дочерью бизнесмена из Нью-Йорка. Год спустя они поженились. Брак был удачным настолько, что Масарик даже взял фамилию жены в качестве собственной второй фамилии, благодаря чему возникли инициалы ТГМ – именно так в разговорной речи до сих называют первого президента Чехословакии у него на родине.
ТГМ вполне мог всю жизнь оставаться профессором пражского Карлова университета, где начал работать в 1882 году. Некоторые его манеры казались по тем временам экстравагантными (так, он любил говорить студентам: «Я не хочу, чтобы вы мне верили, я хочу, чтобы вы думали»), некоторые темы исследований — необычными (его докторская диссертация была посвящена самоубийству как социальному феномену), но не более того. Однако интерес Масарика к социально-политическим проблемам австро-венгерской монархии, вступавшей тогда в период своего последнего затяжного кризиса, вскоре превратил его в общественного деятеля.
Вначале он ввязался в спор о подлинности Зеленогорской и Краледворской рукописей — подделок под средневековый эпос, сочиненных в середине XIX века двумя чешскими поэтами-националистами. Рукописи использовались чешским национальным движением в качестве доказательств древности чешской культуры и ее «извечной» антинемецкой направленности. Масарик всё испортил, выступив на стороне тех ученых, которые вполне аргументированно утверждали, что рукописи — фальшивка, к тому же не слишком умелая. С тех пор этот странный пражский профессор стал для многих чешских националистов символом предательства национальных идеалов. Ситуация усугубилась в 1900 году, когда Масарик выступил в защиту Леопольда Хильзнера — молодого еврея, обвиненного в ритуальном убийстве чешской девушки (несколько лет спустя в России пройдет аналогичный процесс, известный как дело Бейлиса). Масарик защищал Хильзнера как жертву антисемитских предрассудков, поскольку доказательства против него были явно недостаточными. (Интересно, однако, что более четверти века спустя, уже будучи президентом, Масарик признался писателю Карелу Чапеку, что сам смог избавиться от антисемитизма только «на рациональном, но не на эмоциональном уровне».)
Карьера полудиссидента продолжалась. Позднее Масарик в качестве общественного защитника участвовал в процессах по делам активистов сербского и хорватского национального движения, обвинения против которых были довольно аляповато сфабрикованы спецслужбами габсбургской монархии. Вскоре после этого, в 1911 году, в разговоре со знакомыми Масарик со злостью заметил: «Стоило бы заложить под Австрию побольше динамита и взорвать. Ничего иного она не заслуживает». Это высказывание еще не было политической программой, но скоро ею стало.
К тому времени Масарик стал личностью весьма известной в чешских землях. Тем не менее он оставался, как сказали бы сегодня, фигурой маргинальной. «Консерваторы отвергали его, так как он искал Бога вне церкви, либералам не нравились его социальные теории, радикальным социалистам была не по душе его критика идеи насильственной революции», — пишет один из биографов ТГМ. В течение семи лет профессор был депутатом рейхсрата (имперского парламента) от крохотной партии, которую сам основал. Она называлась Партией реалистов. Название это было характерным для Масарика, политическая карьера которого колебалась между двумя полюсами — идеализмом и реализмом, принципами гуманизма и демократии, провозглашенными плодовитым профессором во многих опубликованных им работах, и весьма практичными, если не сказать макиавеллистскими, способами достижения поставленных целей.
В Первой мировой войне профессор Масарик решил встать на сторону противников Габсбургов. В декабре 1914 года он уезжает в Италию, тогда еще нейтральную, оттуда — в Швейцарию, затем — в Париж. Вместе с другими эмигрантами Масарик основывает Чехословацкий национальный комитет, цель которого — создание независимого государства чехов и словаков. На родине многим эта идея казалась, мягко говоря, экстравагантной: габсбургская монархия существовала почти 400 лет, и мало кто мог представить себе Чехию (да еще дополненную Словакией, входившей в состав восточной части империи) в качестве самостоятельного государства. Сомневался и сам Масарик. «Созрели ли мы для свободы, для создания собственного государства? Не упустим ли исторический момент?» — вопрошал он в одном из писем в начале войны.
Впрочем, сомнения не помешали его деятельности в западных столицах в качестве лоббиста идеи Чехословакии. Масарик и его немногочисленные помощники, прежде всего молодой амбициозный юрист Эдвард Бенеш, сумели обзавестись связями в политических кругах Антанты, которые, однако, пока не стремились к уничтожению Австро-Венгрии в случае победы. Прорыв настал после того, как в 1917 году в войну вступили США.
Президент Вудро Вильсон тоже был профессором и идеалистом, подобно Масарику толковавшим мировую войну как столкновение передовых демократий с отжившими свое милитаристскими монархиями.
В январе 1918 года Вильсон выступил со знаменитыми «14 пунктами», в которых среди военных целей Антанты указывалось самоопределение народов габсбургской империи, хоть и не говорилось прямо о ее уничтожении. К тому времени Австро-Венгрия, измотанная войной, оказалась в глубоком кризисе. 14 октября 1918 года Масарик был провозглашен главой чехословацкого переходного правительства, а несколько дней спустя, находясь в Вашингтоне, выступил с декларацией независимости «чехословацкого народа». 28 октября, когда императорская власть уже стала призраком, в Праге была провозглашена Чехословацкая Республика (ЧСР). Национальное собрание избрало Т. Г. Масарика президентом нового государства. В декабре 1918 года ТГМ вернулся в Прагу, где его встречали восторженные толпы.
Среди кричавших «ура» были и те, кто еще несколькими годами ранее считал Масарика «чокнутым профессором» со странными идеями.
Первый президент Чехословакии стал в какой-то мере жертвой иронии истории. Внеся вместе с Вильсоном и французским премьером Клемансо решающий вклад в ликвидацию монархии Габсбургов, он создал своего рода Австро-Венгрию в миниатюре — с тем отличием, что в Чехословакии роль доминирующих народов досталась чехам и (в меньшей мере) словакам, в то время как немцы и венгры оказались в роли меньшинств, чувствовавших себя в новой стране неуютно. Сам ТГМ не был «классическим» националистом, как, впрочем, не были ими и Габсбурги. В книге «Новая Европа» (1920) он провозглашал необходимость создания «дружеского сообщества» равноправных европейских народов на принципах гуманизма и демократии и противопоставлял Иисуса, как символ любви и братства, Цезарю, как олицетворению диктатуры и властолюбия.
Но «новой Европы» не получилось: взаимные обиды и неурядицы на национальной почве привели к росту напряжения, которое в конечном итоге вылилось в трагедию Второй мировой.
Для Чехословакии главной проблемой стали почти 3 миллиона богемских и моравских немцев (неточно именуемых судетскими), проживавших в приграничных районах страны. В 1918–1919 годах это меньшинство безуспешно добивалось от держав Антанты того же права на самоопределение, которым столь удачно воспользовались чехи и словаки. Эдвард Бенеш, ближайший сотрудник Масарика, ставший министром иностранных дел ЧСР, заверил Запад в том, что права нацменьшинств будут уважаться. В действительности всё оказалось сложнее: немцы бойкотировали чехословацкие органы власти, Прага вела политику постепенной «чехизации» приграничных областей. Избежать серьезного конфликта в 20-е годы помогли два фактора: рост экономики и авторитет президента Масарика, старавшегося сглаживать острые углы межнациональных противоречий. Но в начале 30-х Судетская область сильнее других регионов Чехословакии пострадала от «Великой депрессии», что усилило недовольство местных немцев, а в Германии пришел к власти Гитлер, начавший использовать судетонемецкую проблему как таран, которым он намеревался разбить Чехословакию.
ТГМ правил страной как своего рода республиканский монарх, о чем говорит и то, что в народе его называли Tatíček, что можно перевести как «батюшка». Он пользовался высочайшим авторитетом, не склоняясь в то же время к диктаторским методам правления. В 1920 году президент сыграл решающую роль в предотвращении грозившего Чехословакии коммунистического переворота. Но к середине 30-х Масарик был уже очень стар и нуждался в преемнике. В 1934 году он был в третий раз избран главой государства, но год спустя был вынужден подать в отставку, передав бразды правления Бенешу.
Этот любимец ТГМ, однако, не обладал ни авторитетом, ни способностями своего учителя.
При коммунистах о «буржуазном» Масарике вспоминали без особого пиетета, и лишь после «бархатной революции» 1989 года он вернулся в пантеон национальных героев сегодняшней Чехии. В ней он занимает место этакого героя-победителя, хотя вернее было бы, наверное, воспринимать ТГМ как фигуру трагическую:
Масарик — политик, который обогнал свою эпоху, искренне пытаясь скрестить демократию с национализмом, самоопределение народов — с общеевропейскими идеалами, и успех его оказался недолговечным.
Среди его заветов, впрочем, есть один, вполне актуальный и сегодня: свое политическое кредо Масарик формулировал очень коротко — не бояться и не красть. В этом ТГМ остался неисправимым идеалистом.
